Книга Жандармский дворик - Нонна Ананиева

Как-то Лёша встал перед унитазом и громко сказал: «I really like it». Ему было шесть с половиной лет, и мать английскому языку его даже и не собиралась ещё учить. Она рассказала об этом мужу. Тот посоветовал всё валить на Генриха и Икару, но Софья видела, что он призадумался.

В квартире № 1 жила семья немецких коммунистов-политэмигрантов: Роберт, Луиза и двое их детей, восьмилетний Генрих и семилетняя Икара, названная отцом в честь отважного героя древнегреческой мифологии, первым поднявшегося высоко в небо. Роберт добавил букву «а», и «Икар» стал «Икарой». Луизе тоже очень понравилось это имя. Немцы попали в СССР в 1929 году, когда с началом реализации грандиозных планов индустриализации советской стране потребовались тысячи иностранных специалистов разных уровней, умевших общаться с закупленным за рубежом оборудованием. Новая эра сулила достижение блестящих человеческих идеалов, построение общества равенства и справедливости. Роберт чувствовал себя верным солдатом мирового коммунистического движения и решил помочь стране победившей пролетарской революции. А с приходом в родной Германии в 1933 году к власти нацистов возвращаться ему было некуда. На заводе, где он работал вместе с Фёдором, его уважали и ценили за точность и добросовестность. Немецкие рабочие, такие как Роберт, очень скоро стали заменять американцев на предприятиях, так как работали лучше, соглашались на меньшую заработную плату, да и немецкий язык оставался традиционно более распространённым среди русской технической интеллигенции. Вскоре Роберт научился говорить по-русски, а вот Луизе было очень трудно, так что во дворе частенько можно было услышать немецкую речь, когда Генрих и Икара носились там вместе с Лёшей и иногда с его сестрой Машей, которая была на два года старше и вообще больше любила сидеть дома и играть в куклы.

Ещё Лёша неплохо рисовал – обычно без красок, простым карандашом. Он любил подолгу вырисовывать пушки, лошадей, солдат, машины и всякую технику. Иногда срисовывал из попавшихся журналов или старых книг, которые ему приносила жена инженера, Матрёна Ильинична, из пятой квартиры. Мог и мост нарисовать или городские набережные. Но чаще рисовал военные сражения. Мать сто раз его просила изобразить цветок, или корову, или Красную площадь, наконец, но Лёша как будто не слышал. Что интересно, в школе он свои боевые действия не рисовал, да и урока рисования там вообще не было.

* * *

Как спадала жара, бездетная, но любившая детей Матрёна Ильинична выходила иногда им почитать. Больше всего компания любила сказки. Читая, Матрёна Ильинична нередко уносилась в мыслях в своё безоблачное детство, вспоминала бабушку по отцу, тоже Матрёну, дачный домик на Оке.

«Тогда Серый волк спрыснул Ивана-царевича мёртвою водою – его тело срослося, спрыснул живою водою – Иван-царевич встал и промолвил: «Ах, как я долго спал!» На то сказал ему Серый волк: «Да, Иван-царевич, спать бы тебе вечно, кабы не я; ведь тебя братья твои изрубили»», – читала с выражением Матрёна Ильинична.

– Вот так papa и maman надо было бы спрыснуть. И сестёр… – сказал Лёша, делая ударение в словах papa и maman на последнем слоге.

Генрих и Икара не придали его словам никакого значения, а Матрёна Ильинична перестала читать и осторожно спросила:

– Каких сестёр, Лёшенька?

Мальчик сидел серьёзный и смотрел куда-то вдаль сквозь стены, потом обернулся:

– Ольгу, Татьяну, Марию и Анастасию…

– Ну читайте дальше, тётя Матрёна, – попросила ещё находившаяся в сказке Икара, – дальше что? – Дома ей никто русских сказок не читал, а она так любила волшебство, когда раз – и всё, что хочешь, тебе на голову само падает. Немецкие сказки были… ну не совсем сказочные, не такие.

– Читайте, читайте, – подхватила Маша, испугавшись за брата.

Мама всегда её просила, чтобы она следила за тем, о чём Лёша говорил. «Только бы по-английски ничего не ляпнул», – попросила Маша мысленно не существующего Бога. То есть существующего, но она уже знала, что в этом никому нельзя признаваться. Она тихонечко ущипнула брата за бочок, и он понимающе кивнул.

– Царь Выслав весьма осердился на Димитрия и Василия-царевичей и посадил их в темницу, а Иван-царевич женился на прекрасной королевне Елене и начал с нею жить дружно, полюбовно, так что ни единой минуты они пробыть друг без друга не могли, – закончила сказку Матрёна Ильинична.

Лёша стал грустный и задумчивый. Встал со скамейки и пошёл домой. А дома кинулся к матери, прижался и заплакал. Пожаловался на больной живот, а Софья Андреевна чувствовала, что дело было не в животе. Но в чём? Лёша ничего не мог рассказать, хандрил целый день и к вечеру сел рисовать.

– Что это? – спросила Маша.

На листе красовался старательно нарисованный странный велосипед. Странный, потому что четырёхколёсный. Сверху колёс Лёша поставил верхнюю часть старинного авто, а в дне проделал дыру, через которую можно было опустить ноги прямо на педали. В корпусе авто он нарисовал обычное велосипедное седло и руль. Маше показалось, что эта машинка была детской, но в жизни она никогда таких велосипедов не видела. Под картинкой виднелась подпись: boneshaker. Мать, следившая за детьми глазами, тихо подошла к столу. Она посмотрела на рисунок…

Ей было, наверное, лет восемь, они гостили в Астрахани у дяди Пети, брата отца… Она слышала там слово «костотряс». Так говорили про велосипеды. Но сейчас так никто не говорил. Лёша уставился на мать своими серыми ясными глазами. Она поцеловала его в затылок и не стала ни о чём спрашивать. Когда они останутся вдвоём, он что-нибудь ей скажет, точнее, спросит. Так уже было.

Лёша возился с рисунком весь вечер, даже взял и раскрасил велосипед цветными карандашами: бежевым и голубым. Маша молча посмотрела и пошла к отцу. Она была папина дочка.

– Мам, а чем я раньше болел? – спросил Лёша перед сном.

– Ты палец себе обжёг и пару раз простудился, – Софья насторожилась. – Ещё крыжовника зелёного объелись прошлым летом с Генрихом, помнишь?

– Да, – улыбнулся Лёша, – живот болел. А знаешь… этот велосипед специально для меня сделали четырёхколёсным… чтобы я не упал. Maman боялась очень, чтобы я не упал. Мне никак нельзя падать.

– Конечно.

– Papa взял с меня честное слово, что я буду очень осторожным. Ещё в своей комнате я помню железную дорогу и броненосец. А под потолком висел белый аэроплан.

– Так ты на нём катался, на этом велосипеде? – уже не знала что спросить мать.

– Да, сёстры были всегда рядом. Там на седле была вышита буква «А». Иногда я думаю, что я как будто двойной. Может, у папы спросить?

– Спи. Я сама спрошу.

Она поцеловала сына и посмотрела на кровать, где спала Маша. В этот раз она не подслушивала.

На следующий день Софья пошла к Матрёне Ильиничне и выпросила у неё каталог Фаберже про Императорские пасхальные яйца, изданный в 1914 году. Матрёна жила в своей квартире ещё до революции, когда её муж работал на французском заводе «Гном», ставшем впоследствии Заводом № 24. У них была большая библиотека. Фёдор ходил помогать её мужу чинить книжный шкаф.