Книга Все могу - Инна Харитонова

Валя как сошла с поезда на Курском вокзале, как купила себе пирожок, разменяв новенькую красненькую, а сдачу спрятав, так больше к отцу за деньгами не возвращалась.

Еще в дороге решила себе главное – все могу. Некрасивая, худая, носатая, слабоволосая, конопатая по телу, с троечкой по коварной физике, но в новом платье – отец купил, – Валентина знала, как и многие ее содейственницы, что обратно хода нет. Никогда.

За окном плыли травные поля, где-то даже виделись Вале четкие ромашечки, нежные колокольчики, кумарные донники, и думалось: как теперь, кто теперь их насобирает, насушит, если не она. И вдогон представлялось: а может, в сельскохозяйственный? А вдруг в деревню вернут, к истокам? Совсем не для этого еду, а для чего? Была это Валина тайна.

Деревенские дачники всегда, как пошла в школу, давали Валентине книги, поощряли знание. Дочка их – так та даже занималась с Валей диктантами, изложениями: «Слушай слово, Валечка. Слушай, как прекрасна каждая буква, сложенная в единое целое, в слово. Нет ничего удивительнее. Слово чудесно, им можно выразить все что угодно – даже любовь, счастье». И потом шли стихи, которыми дочка дачников делилась с Валей на закатах. И Вале все это так нравилось: и красные лилии в их саду, и тяжелые книжки на скатерти в терраске, сама скатерть с вырезкой, действительно само слово, которое на бумаге обретало дыхание, а особенно было по сердцу счастье, про которое так часто говорили.

Валя влюбилась сначала в слово, потом в книгу, а потом в картинку, которую то и другое создает благодаря, наверное, какой-то биохимической реакции, расщепляющей привычное, срывающей горизонт, грандиозно меняющей плоскость угла зрения и дарующей свет, через который лились на Валю никогда не виданные вишневые сады, петербургские грязные улицы, морские просторы, мужчины в накрахмаленных сорочках, кони в яблоках и дамы в кружевах. Нестерпимо Вале хотелось стать частью этого мира, и самое простое, что Валя придумала, – пойти в актрисы.

Прям вот так, с ходу. В актрисы. Но мешал пасьянс сомнений: может, нет таланта; кругом блат; наличие отсутствия красоты. Валя волокла свой узел по вихляющей улице, достаточно провинциальной, малолюдной, и дышала Москвой. Она не захотела на Красную площадь, и во многом потому, что боялась метро, поэтому, озираясь, пошла по длинному от вокзала переходу – решила просто прогуляться. Она минула Институт землеустройства и даже остановилась перед информационной доской. Если в актрисы провалюсь – сюда приду. Ближе всех от поезда, значит, хороший институт.

Столичный вирус амбиций завладел слабой Валей тотчас. Мысль о возвращении в родные края уже не казалась столь невозможной. Прикачу в район инженером, костюм куплю твид, завивку сделаю. Но, вчитавшись, поняла – не вернусь, тут с физикой принимают. Гори эта физика ядерной силой. И пошла Валя дальше и, как счастливый сон, увидела что-то театральное, на деле техникум, театрально-художественный, совсем не легендарный, но с традициями.

«Техникум, это сколько учиться?» – по-свойски интересовалась у прохожих Валя. Три года? Всего? Мне подходит. Но и тут вышло недоразумение. На актрис не учили. Советовали ехать на Кузнецкий Мост, там берут.

Валя сникла. Проходя мимо педагогического, было остановилась, но тяготения не почувствовала. Прикинула что-то и отправилась дальше. Педагогический вуз находился в прямом и неразрешимом противоречии с представлениями Вали об успешной жизни.

Москва Валю не потрясла. Вероятно, происходило это по причине невероятной Валиной сосредоточенности на главном результате и жарко горящего целью сердца. В ту минуту не нашла в себе Валя придыхания перед прогрессом, перед током научной мысли, которая выражалась практически во всем вокруг. Абсолютно не взволновали Валю трамваи, троллейбусы, стройные ряды автомобилей, бегущие над ними провода, высота зданий и их условная красота. Даже эскалатор в метро не удивил, видела ведь до этого элеватор.

Зато театральный на Кузнецком Валю сокрушил. Она бежала оттуда с поспешностью опозорившейся женщины, у которой раз и резинка на штанах лопнула, упали штаны на туфли, стыдно, когда всем штаны видно. Валя бежала, а за ней, как осколки от астероида неудавшихся актрис, неслись неподготовленные басни, песни, стихи и пляски. Наивность? Глупость? Прямиком с грядки приехать на актрису, не на артистку – Валя точно понимала разницу, – и ничегошеньки не подготовить. Впереться в вуз «на доброе утро» со всем своим жалким барахлом и пытать всех подряд: «Что делать-то? А?»

И в драмкружке вы даже не занимались? А программу хорошую подготовили? У вас какое амплуа? Все эти страшные вопросы Валю оглушили. Она стояла среди тротуара как пьяная, и сразу как будто наизнанку вывернули солнечную мечту, поняла – проиграла. Это убеждение пришло к ней раньше его осознания. Она еще читала стенды, но умом уже знала – все, тю-тю. Прощайте нарядные сцены, прощайте афиши в сельпо. Да, конечно, ей сказали, что практически всегда так, «первая попытка оставит без прибытка». Но надо стараться. Работать. Имелось в виду работать над собой, над репертуаром, над словом, вздохом, движением, статью. Но Валя вдаваться не стала, запомнила только «работать». Это-то она умела.

Казалось бы, странно, день, когда Валя впервые оказалась в Москве и прошагала по столичным институтам свой траурный марш, не перестал быть одним из главных в ее жизни, определяющим, но почти сразу же пропал из ее острой памяти. Остался акварельным наброском, еле-еле, бледно-серое на водянистом салатном. Зато вечер, когда она открыла дверь комнаты общежития ЗИЛа, окрасился в яркий алый цвет.

Между этими двумя событиями был Валин ночлег на вокзале и марш-бросок в Химки, в бывший библиотечный, или, по-новому, культурный, – последняя надежда Вали подойти к сцене. Там также что-то не сложилось – то ли брали исключительно танцоров, то ли только певцов народного хора, и Валя совсем хотела было бросить якорь разочарования обратно в деревне, но вовремя вспомнила о слове, книге и… И вроде бы она была некрещеная, но в тот момент подумала, что за руку ее кто-то взял, ведет бережно туда, куда истинно надо. Вот же он, библиотечный, культурно-просветительский. Валя и не думала, что на такое еще и учат. Тогда бы она сразу сюда, какие могут быть актрисы. Надо же.

Хороший получился коктейль. Химкинская культурная заочка и трудовой ЗИЛ. Валя коктейль аккуратно смешивала, чтобы нигде ничего мимо не расплескалось. Домой написала – устроилась, оттуда уточнять как не стали. И пошла жизнь. Самая настоящая.

Конечно, от Вали не укрылось, что она все-таки попала из каменного века сразу в космос. Подкреплялось это убеждение чарующими деталями. Соседка по общежитию, например, брила ноги и подмышки. Щипала и красила несмываемой краской брови. Очаровательная девушка. Рассказала Вале много полезного, как, например, лучше делать, чтобы не образовалось ребеночка. Или вот что предпринять, если все же случилось. Где продают скатерный лен с милейшим рисунком: маленькие букетики ландышей, перевязанные ленточкой. Зачем скатерный? На юбку, конечно, кому нужна скатерть с ландышами? А вот комнату когда дадут… Какую комнату? Валя искренне изумлялась. Да, Валечка, не сразу, но получишь. Только надо бить лапками. Хи-хи. Последняя рекомендация отлично корреспондировалась с Валиным «все могу» без всяких там смешков. И Валя охотно расставила закаленные деревней длани для столичных действий.