Книга Листопад - Решад Нури Гюнтекин

— Видите ли, — сконфуженно, словно провинившийся ученик, ответил Али Риза-бей, — я в чужие дела не люблю вмешиваться. Вы можете поступать, как вам угодно. Осмелюсь, с вашего позволения, вам возразить только по одному пункту. К чему будоражить людей? Трудятся они на своем месте и, вполне возможно, довольны жизнью и положением, а вы будоражите их понапрасну… Не сомневаюсь в вашей порядочности и уверен, если вы хорошенько подумаете, то согласитесь со мной…

Видно, старому служащему очень не хотелось ввязываться в спор, однако гость не намерен был сдаваться.

— С вами можно было бы согласиться, бейэфенди, — учтиво ответил молодой человек, — если бы я один старался открыть людям глаза. В том-то и дело, что в наше время правду узнают не только друг от друга. Окружающая действительность, или, как теперь пишут газеты, «экономические условия жизни», — вот что помогает нам осознать истину!.. После мировой войны люди удивительным образом переменились: они поумнели, стали расторопнее… Теперешнее поколение не чета вашему. Никто больше не хочет жить с закрытыми глазами, довольствоваться тем, что у него есть. Людей одолела жажда наживы… И вот вам результат: старые моральные устои рушатся, и нет силы, которая могла бы остановить этот процесс. Возможно, у вас иные взгляды?

Али Риза-бей побледнел, губы его задрожали.

— Я, конечно, человек старый, — с натянутой улыбкой сказал он, пытаясь не выдать своего волнения. — Нас, стариков, понять, может быть, трудно, но всю жизнь я верил, что не в деньгах счастье. С этой верой и доживу свой век.

— Я готов с вами в чем-то согласиться, — снисходительно ответил гость. — Однако вот вам пример, который, быть может, покажется вам убедительным. Человек ищет успокоения в молитве или музыке, он способен найти утешение в садоводстве, цветах или, скажем, в воспитании детей. Но ведь этим сыт не будешь, для всего нужны деньги. Положим, вы любите цветы, а денег у вас нет. Сколько ни старайтесь, прекрасный цветок не вырастет без удобрения, на голой земле… Вы отец семейства, у вас есть дети, но денег у вас нет. Думаю, что и дети в таком случае не принесут вам радости. А на склоне лет вы увидите только листопад в вашем саду… О, это будет печальное зрелище!..

Али Риза-бей склонил голову над котелком, чтобы быстрее покончить с обедом. Есть не хотелось, кусок застревал в горле. Последние слова молодого человека особенно больно ранили его. Да, он отец пятерых детей и ни одного из них пока еще не вывел в люди. Конечно, ему было неприятно слышать, что «экономические условия жизни» рано или поздно откроют глаза его детям, и они тоже постигнут подобные горькие истины.

Всю жизнь он старался воспитывать в детях честность и порядочность. Неужели и их коснется тлетворное влияние нового века? Неужели перед смертью ему суждено видеть только листопад в саду, который он с такой любовью выращивал?

Али Риза-бей не был слепцом. Его и раньше одолевали сомнения. Но никогда опасность не представлялась ему столь реальной и грозной, как теперь. От бога он никогда ничего не ждал, но сейчас невольно повторил про себя: «Господи, убереги детей моих!..»

II

Типичный представитель чиновного сословия Османской империи, так сказать, питомец Высокой Порты,[1]Али Риза-бей до тридцати лет исправно служил в канцелярии министерства внутренних дел и, возможно, служил бы там до самой смерти, если бы не семейные обстоятельства. Внезапно умерла сестра, а через два месяца скончалась мать, и жизнь в Стамбуле стала невыносимой. Тут как раз подоспело его назначение в Сирию на должность начальника уезда. С тех пор и начались его скитания вдали от родных мест.

Али Риза-бей с радостью уезжал из Стамбула. Подобно многим наивным больным, которые считают, что в мучениях их больше всего повинна кровать — это ложе страдания — или же окружающие их вещи, Али Риза-бей полагал, что только с переменой обстановки придет исцеление…

Целых двадцать пять лет он прожил вдали от Стамбула, исколесил всю Анатолию, сменив за это время немало должностей.

Али Риза-бей отличался образованностью и трудолюбием, однако ни ученость его, ни усердие никогда не шли на пользу дела. Он знал несколько языков: помимо арабского и персидского, владел еще английским и французским. В молодости увлекался литературой, напечатал под псевдонимом несколько стихотворений в журналах. Он интересовался философией и историей, читал книги не только дома, на досуге, но и в присутствии. Это, пожалуй, было его единственным проступком за долгие годы служения государству, — как-никак служебное время принадлежит казне…

Али Риза-бей был до щепетильности чистоплотен и до смешного скромен и вежлив. Он считал, что чиновник, злоупотребляющий властью или нарушающий законность, совершает самое тяжкое преступление перед государством и собственной совестью. Строже всех он судил самого себя: действия и поступки должны соответствовать не только букве закона, но и принципам нравственности. Короче говоря, он придерживался неизменного правила-верши дела по совести и по чести! Но все это не мешало ему быть равнодушным к службе. Знавшие Али Риза-бея так о нем отзывались:- «Золото, а не человек, ну, прямо святой… Все готов для тебя сделать: и молитву прочесть, и стихи спеть, и о науке с тобой потолковать. Вот только одного от него не жди, хоть и упрашивать будешь слезно, — дела настоящего!..»

Женился Али Риза-бей поздно, когда ему уже было под сорок. Обзавестись семьей в его понимании это значило все равно что основать новое государство. Он, может быть, вообще не решился бы на столь серьезный шаг, если бы однажды его ближайший друг не предложил ему в жены дочь своего родственника. Ответить отказом другу Али Риза-бей постеснялся, только потому и женился.

На его счастье, жена оказалась женщиной серьезной и порядочной. Правда, ей было не двадцать лет, как его заверяли, а по меньшей мере двадцать пять. Но это не помешало семейному счастью.

После женитьбы Али Риза-бей начал заботиться о продолжении своего рода, проявив при этом рвение, отнюдь не свойственное ему на служебном поприще. За каких-нибудь семь лет семья его увеличилась до пяти человек. После четырехлетнего перерыва родилась еще дочь, и кормить уже надо было шестерых.

Еще в те времена, когда Али Риза-бей пописывал стихи, он любил повторять: «И бурное течение событий спокойней лицезреть издалека». Так вот, несмотря на свой довольно высокий пост, Али Риза-бей предпочитал держаться в стороне от мирской суеты, оставаясь лишь созерцателем. Он был убежден, что жизнь невозможно переделать или направить по новому руслу — как все шло испокон веков, так и будет идти.

Но жизнь внесла поправки: один за другим рождались дети, вот они-то и заставили его отступить от прежних убеждений. Невозможно воспитывать пятерых детей и быть в то же время безучастным наблюдателем. Равнодушный к делу чиновник, служивший без особого усердия, стал заботливым отцом, готовым на любые жертвы ради благополучия детей. И то, что денно и нощно он пекся о своих чадах, нисколько его не тяготило. Наоборот, он чувствовал себя счастливым. Одна только мысль тревожила его в часы усталости: «А вдруг я умру раньше времени?» Но тут же он пытался себя успокоить: «Ничего, я достаточно еще здоров, и сил у меня хватит. Аллах милостив, лет двадцать проживу и семью как-нибудь сумею прокормить…»