Книга Али-паша - Александр Дюма

Едва начавшись, наш век стал свидетелем отважных предприятий и небывалых, головокружительных взлетов. Пока народы Запада то покорялись восшедшему на императорский трон младшему лейтенанту, то низвергали этого нового владыку, по произволу своему создававшего новые династии и уничтожавшего царства, древний Восток, сохранявший, подобно мумии, лишь видимость жизни, понемногу ветшал и рушился, раздираемый на части дерзкими авантюристами, каждый из которых стремился урвать кусок пожирнее. Немало было стихийных мятежей, влекущих за собою лишь молниеносные войны, но не серьезные перемены. То взбунтуется Джезар-паша, считавший себя в полной безопасности под прикрытием оборонительных сооружений крепости Сен-Жан д'Акр[1]и потому отказавшийся платить дань: то Пазван-оглу-паша выступит против регулярного войска, учрежденного в Стамбуле султаном Селимом, и со стен Видина провозгласит себя защитником янычар[2]. Но случались и грозные восстания, подрывавшие основы империи и покушавшиеся на ее власть. Таким было и восстание Карагеоргия[3], поднявшего Сербию с колен и вернувшего ей свободу, и мятеж Мехмет-Али, добившегося почти самодержавной власти в своем пашалыке[4]- Египте. Наконец, к их числу относится и восстание Али Тепеленского, чью историю мы собираемся здесь рассказать. Долгие годы он оказывал сопротивление власти османов, и его непокорство не только явилось предвестником грядущего освобождения Греции, но и послужило толчком для начала в ней освободительной борьбы.

Однако сам Али Тепеленский был совершенно непричастен к этому великому порыву. Он предвидел его, никогда не стремился ему содействовать, но и остановить его тоже не мог. Он был не из тех, кто отдает жизнь какому-либо делу, и всегда действовал лишь ради приобретения и укрепления той мощи, инструментом и целью которой он сам же и являлся. Во всей вселенной он видел лишь себя самого, только себя любил и только ради себя старался. Природа наградила его зачатками всех мыслимых страстей, и он посвятил всю свою долгую жизнь их развитию и удовлетворению. В этом заключалась суть его характера, и при столкновениях с различными обстоятельствами, в поступках его отражались различные стороны его натуры. Мало кто из людей достигает такого внутреннего согласия, редко кто так соответствует своему месту в жизни. Личность человека тем поразительней, чем более она выражает идеи и нравы той эпохи и той страны, где жил этот человек, и потому Али-паша если уж не самая яркая фигура современной истории, то, по крайней мере, одна из самых примечательных.

Еще в середине XVIII века Турция была поражена политической гангреной, от которой по сей день тщетно пытается излечиться и которая вот-вот умертвит ее у нас на глазах. Хаос и анархия полностью овладели империей. Племя османов, от века предназначенное лишь для завоеваний, делалось совершенно никчемным, как только завоевания приостанавливались. Так и случилось, когда Собеский, спасая христианский мир под стенами Вены[5]- подобно тому, как Карл Мартелл спас его когда-то на равнинах Пуатье[6], - преградил путь мусульманскому нашествию и решительно, раз и навсегда сказал: дальше - ни шагу. Убедившись, что победа им изменила, гордые потомки Тогрула[7], считавшие себя рожденными повелевать, превратились в тиранов. Тщетно разум доказывал им, что орудия притеснения скоро выпадут из обессилевших рук и что мир ставит новые задачи перед теми, кто более не может побеждать на войне, они и слышать ничего не хотели и, покорившись судьбе, столь же фатально обрекшей их на бездействие, как когда-то она влекла их в походы, закостенели в надменной беспечности и лени, намертво придавив непосильным гнетом покоренные народы. Подобно невежественному землепашцу, истощающему плодородные поля чрезмерными посевами, они вскоре разорили свою огромную и богатую империю чрезмерным притеснением. Эти несгибаемые воители оказались ненасытно алчными хозяевами: беспощадно карая побежденных, они безжалостно обирали рабов. Дерзость их достигла апогея, стяжательству не было пределов. Жадность правителей была поистине ненасытна, жизнь народа поистине беспросветна. Но по мере того как с одной стороны росли притязания, с другой истощались возможности. И вскоре страждущие народы поняли, что нужно как-то вырваться из-под власти угнетателей, которых нельзя ни умиротворить, ни насытить. Каждый народ избрал для этого способ, соответствовавший его натуре: одни предпочли покорность и бездействие, другие вступили на путь борьбы. Слабые и беззащитные жители равнин поникли и склонились, словно тростник под порывом бури, и таким образом избежали смертельного напора, который иначе погубил бы их. Горцы поднялись, как скала среди потока, и всей своей мощью преградили ему путь. И те, и другие боролись. Способы борьбы были разными, результаты - одинаковыми. Тут прекратились работы, там началась война. Алчность захватчиков, тщетно метавшихся от заброшенных полей к ощетинившимся оружием горцам, оказалась равно бессильной и перед нищетой, и перед открытым сопротивлением. В итоге под властью тиранов осталась лишь огражденная стеной пустыня.

Но сиятельного султана, наследника пророка, от одного мановения руки которого слетали короны, надо было как-то кормить, и потому Блистательная Порта[8]нуждалась в деньгах. Турецкий диван[9]принялся распродавать империю, подобно римскому сенату, невольным последователем которого он выступал. За хорошую цену можно было купить любую должность, и потому паши, беи, кади[10], министры и чиновники всех рангов вынуждены были выкупать свои должности у суверена, сдирая плату с подданных. В столице они сорили деньгами, в провинции - возмещали траты. А поскольку единственным законом сделалась прихоть владыки, то и никаких гарантий кроме его каприза не было. В должность приходилось вступать, не мешкая, иначе человек мог потерять свой пост прежде, чем окупятся расходы на его приобретение. Таким образом, вся наука управления заключалась в умении грабить как можно больше и быстрее. Для этого лицо, уполномоченное султанской властью, в свою очередь передавало ее в руки третьих лиц, которым предстояло выкачивать деньги и для него и для себя. Из-за этого в империи вскоре осталось лишь три класса людей: одни старались побольше награбить, другие пытались хоть что-то сохранить, третьи же ни во что не вмешивались, поскольку ничего не имели и ни на что не надеялись.