Книга Легкая поступь железного века - Марина Кравцова

Наталья Вельминова жила с дядюшкой в его доме на Фонтанке. Двухэтажный деревянный особнячок теплой желтоватой раскраски радовал глаз, хотя явно уступал каменным хоромам вельмож, еще при Петре приспособивших речной берег для своих роскошных дач. В этот дом и направлялся сейчас Александр Вельяминов. Он любил приходить сюда, проходить не главными воротами, но через садовую калитку, впускавшую его в море веселой в летнем свете, нежной, как морская пена, зелени… подниматься на второй этаж по высокой лестнице, на ступенях которой скользили по утрам шаловливые солнечные блики. В комнате сестры было неизменно уютно, и какая бы забота ни обременяла Александра, здесь он всегда ощущал себя ясным и спокойным. Быть может потому, что здесь Наталья сохранила частицу их общего детства? Как и в родном доме в деревне Горелово ее толстые книжки в блестящих переплетах лежали в очаровательном беспорядке на диване и креслах в соседстве с засушенными цветами и флакончиками с благовониями, и солидный том сочинений греческого философа был заложен легкомысленной девичьей лентой.

Но сегодня впервые молодой Вельяминов, едва войдя в сестрину комнату, встревожился. Да и как было не встревожиться…

— Что с тобой, Наташа? Не больна ли ты часом?

— Больна… — тихим эхом откликнулась девушка. В строгом домашнем платье любимого своего цвета — темно-зеленого, с полураспущенной черной косой, заплаканная и бледная, она сидела в кресле, нервно постукивая ножкой об пол, и кусала губы, чтобы в голос не разреветься. — Не спрашивай ни о чем, Саша. Говорят, такие болезни только время лечит… Ах, Сашенька, Петербург принес мне несчастье!

— Неужели у тебя с Петром разладилось? — догадался брат.

— Да. Но прошу тебя, не надо о нем. Жаль, что женщине нельзя вызвать обидчика на дуэль! Ты не находишь? Я слышала, в Париже некая графиня дралась на шпагах с мужем, ей изменившим.

— Не болтай пустяков, сестрица. Нынче же еду к жениху твоему…

Наталья протянула руку, не глядя, нащупала веер в беспорядке на маленьком столике и принялась обмахивать разгоряченное лицо, изо всех сил стараясь казаться спокойной.

— Он не жених мне более. Сам так сказал. Незачем ездить к нему.

— Вот как! Тем паче… Должен же лучший мой друг предо мною объясниться.

Наталья сложила веер и бросила на брата удивленный взгляд:

— Саша, о чем ты? Неужто и впрямь собрался к Петру Григорьевичу? Но я же знаю, что тебе предстоит не в пример более важная встреча. Белозеров не достоин того, чтобы ради него откладывать визит к самому вице-канцлеру!

— Тихо, сестра, — Александр приложил палец к губам. — Вот об этом действительно не стоит. Жди меня…

Александр и Наталья Вельяминовы, выросшие в дедовской вотчине вдали от обеих столиц, были сиротами с раннего детства, и воспитание их полностью легло на опекуна — дядюшку Василия Ивановича. Впрочем, обуза сия не слишком-то утруждала бравого полковника. Холостяк, поселившейся в вотчине почившего старшего брата с малолетними племянниками, ничем не занимался с ними кроме забав, с юных лет развлекал их стрельбой в туза да охотою. И если юноша и девушка все же достигли более чем приличного для своего времени образования, так в основном благодаря обширной библиотеке покойного батюшки. Любитель он был — не в пример брату — просвещения, при Государе Петре Алексеевиче собрал множество старинных рукописных фолиантов и современной печати книг, русских и иностранных. К чужеземным языкам у брата и сестры Вельяминовых были особые способности, при том же — страстная любовь, учились они у немца-управляющего и Сашенькиного наставника-француза, знавшего еще и латынь. Кроме того, Саша каким-то чудом умудрился выучить английский. Но любовь к языкам да к чтению — вот и все, в чем явилось сходство брата и сестры. Натальюшка, любимица Василия Ивановича, в детстве проявляла мальчишеские замашки. Ни одна нянька не могла удержать ее от несвойственных девочкам шалостей, да дядюшка и не препятствовал. Он обожал свою «разбойницу», и разрешал ей делать все, что вздумается. Она и делала, что хотела.

Когда же Александру пришла пора подумать о карьере, дядюшка не сомневался, что мальчик его поступит в гвардейский полк, к которому приписан был еще до рождения. Но юноша вдруг заявил, что военным быть не хочет, а мечтает поступить на службу в Коллегию иностранных дел. Дядя изумился и вытаращил на племянника глаза. Ему и в голову не могло прийти, что молодому человеку свойственно желать чего-то помимо воинских подвигов. Юная Наталья горячо поддержала дядю. Она тоже никак не могла понять Александра. Как жаль, что она не мужчина, а то бы!.. Но молодой Вельяминов оставался непреклонен. Дядя, в конце концов, плюнул с досады и уступил.

— Штаны протирать за пыльными бумажонками, хорошенькое занятие для Вельяминова, — бурчал он. — И чего вправду ты девчонкой не родился, а Натальюшка — парнем? До генерала б дослужилась!

Но делать было нечего. Брат и сестра, а с ними и дядюшка, переехали в Петербург. В молодой столице служил в блистательном Преображенском полку жених Натальи, сосватанный с нею еще в детстве, ибо Алексей Вельяминов и Григорий Белозеров, оба ревностно служившие Государю Петру Алексеевичу, были меж собой большими друзьями.

Девушке понравился Петербург: все здесь было как-то странно, все — смешанно, необычайно, все давало пищу неуемному любопытству. Нравилось ей ездить к морю, смотреть на ребристую серую гладь, дышать соленой свежестью. Думать, вырвавшись ненадолго из блистательно-шумной светской суеты… А суета затягивала. Юная красавица, небедная, старинной фамилии, тут же оказалась окруженной молодыми людьми, ничуть не смущавшимися тем, что у нее уже есть жених. Иные из приятелей самого жениха и пытались ухаживать за ней. Какой-то офицер, она фамилии и не запомнила, Яковлев, что ли… Ничего за душой не имея, зная, что ничего ему здесь не светит, приударил за красавицей просто озорства ради. Этот же Яковлев, помнится, во время веселой загородной прогулки верхом, когда запарившаяся молодежь, достав провизию, уселась трапезовать прямо в густую траву, просвещал провинциалку относительно столичных нравов.

— Сейчас в моду входит все французское, — говорил он, пытаясь как бы ненароком коснуться красивой белой руки. — Этот новый обычай ввела Государыня. Во Франции все — самое изящное, утонченное, восхитительное… Таково всеобщее мнение наших щеголей и щеголих. Вы, Наталья Алексеевна, разумеете по-французски? Великолепно, вам, стало быть, не придется спешно словечки заучивать. Посему, друзья, венгерского я вам ныне не предлагаю, а выпьем-ка шампанского — из Франции!

Юная компания приняла это на ура, и только бывший тут же Александр Вельяминов усмехнулся.

— Единственно, куда не пустили еще «все французское» — сказал он, — это — политика России, и слава вице-канцлеру…

— Посмотрим, — возразил Яковлев. — Жано Лесток и не просил себя никуда пускать, а сам вошел в Царский дворец — лейб-медик! Бестужев, болтают, почти плачет…

— Лейб-медику не тягаться с вице-канцлером, — пожал плечами Вельяминов.

— Не скажи. Он же не просто лейб-медик… О, кто же этого не знает… а вы знаете, Наталья Алексеевна? Все друг другу пересказывали после переворота, как накануне сего великого события вошел господин Лесток к Цесаревне Елизавете с двумя картинками, на одной — Царица, на другой — монахиня, и сказал: «Выбирайте!» После чего она, будто бы, и решилась, помолясь, взять власть силой. Такое не забывается!