Книга Кенгуру в пиджаке и другие веселые рассказы - Марианна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какая вы шутница, тетя Таня, — подлизываюсь я.
— Это не я шутница. Это Салтыков-Щедрин. — Тетя Таня ставит меня в тупик и уходит дошивать очередной шедевр.
Такие вот люди…
Мотя с детства мечтал стать миллионером. В школе он учился очень плохо. Всем двором его подтягивали по разным предметам. Но он был безнадежен. Лишь к математике он относился трепетно, с большим уважением. Его можно было понять: нужно же уметь считать будущие миллионы.
Кроме математики он поклонялся только одному существу в мире — это была наша соседка, маленькая и нежная Мирочка. Мирочка объяснила ему, что если он хочет поступать на математический, то сначала должен вступить в комсомол. Мотя долго сопротивлялся, но подал заявление и стал готовиться. Во дворе устраивались репетиции, Мотю пытались подловить на разных каверзных вопросах, но, как у всякого неплохого математика, у Моти была хорошая память. И вот перед самым поступлением завкафедрой марксизма-ленинизма Терновский спросил:
— А почему ты хочешь вступить в ВЛКСМ?
Мотя честно ответил, что без этого не принимают на математический.
Возмущению Терновского не было предела. Он пошумел, а потом терпеливо объяснил, что ВЛКСМ — это передовые ряды молодежи. И что он, Мотя, хочет пополнить эти передовые ряды. Понятно?
Мотя понял. Но потом оказалось, что не совсем.
На заседание комитета комсомола белого от волнения Мотю сопровождала добрая Мирочка, член комитета школы по культмассовой работе, успокаивая своего друга и утешая. Заседание проходило в кабинете биологии. Мотя, потея и дрожа, торопливо отвечал на все заданные вопросы, глядя в одну точку над головами комитетчиков, на портрет вымершей птицы археоптерикса, под которым висела таблица «Синтез белка».
— А почему ты хочешь вступить в ряды ВЛКСМ? — больше для проформы спросил комсорг школы, уже заполняя Мотину анкету.
— Хочу пополнить… Хочу пополнить… — бормотал уставший от усилий Мотя. — Хочу пополнить… ряды погибших, — с облегчением выдавил наконец он.
— Ты таки пополнишь! — ахнула Мирочка и закрыла ладошками личико. Археоптерикс на картине издевательски захохотал. У Моти закружилась голова, и он повалился прямо на руки подоспевшей Мирочке.
После окончания школы Мотю устроили в магазин «Стимул», где за справку, что вы сдали государству тонну травы или свинью, вы могли купить синтетическое японское платье или вельветовые джинсы. В городе всегда знали, кто сдает государству траву, овощи или, например, корову. Потому что эти люди ходили в одинаковых импортных платьях, пальто с ламой или в шубах «Анжелика». Это были жены и дочери секретарей райкомов, исполкомов, работники торговли и другие труженики полей.
И вы знаете, Мотя таки стал миллионером! Нет. Не в «Стимуле», хотя там он неплохо жил и многому научился. Он получил наследство от родственников из Южной Америки. Он быстро уехал. Вместе с Мирочкой. Весь двор за ними плакал.
Вот такие вот люди…
Все дети моего поколения мечтали о романтических профессиях — от космонавта до покорителя целинных земель. Я же мечтала быть леди. А потом уже пианисткой. К мечтам о музыкальной карьере прилагалось длинное блестящее платье, белый рояль, шквал аплодисментов и абсолютное отсутствие усидчивости. А поэтому сначала — леди.
В моих замусоренных мозгах сложилось убеждение, что леди должна быть необычайно красива, обладать изысканными манерами, уметь танцевать, носить вечерние наряды и украшения, выходить в свет и бывать на приемах у самой королевы. А там все — и леди, и джентльмены должны бродить по роскошному залу и обсуждать погоду и инфлюэнцу.
Я мечтала быть леди два месяца, пока в наш город не приехал театр с пьесой Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным».
Когда зрители уже собрались, выяснилось, что дверь в оркестровую яму закрыта на огромный амбарный замок и завалена всяким хламом. Первые джентльмены в моей жизни — оркестранты во фраках — с христианским смирением по одному прыгали в яму прямо со сцены, как пингвины прыгают с льдины в океан. Последней спихнули в яму упирающуюся виолончелистку в бархатном платье и бережно передали ей инструмент. Потом на сцену вышел дирижер, разъяренный, с красными пятнами на лице, и обреченно сиганул к оркестру прямо с авансцены. Мне было обидно. Публика веселилась. Моя мама ежилась от неловкости.
Главную леди в спектакле играла, как указано было в программке, «Засл. арт. респ., парторг». Ее поведение на сцене зачеркнуло мой ванильно-кружевной образ леди навсегда. Она изо всех сил демонстрировала хорошие «мане-э-эры», декламировала текст неестественным индюшачьим голосом, ошивалась в мужском обществе, одетая только в пеньюар, и мотала перед носом собеседника ярким лохматым веером. Публика, завороженная ее манипуляциями с веером, почти не слушала текст в сочном украинском переводе:
— До біса ці кляті гроші!
«Джентльмены» загребали ногами, чесали в затылках, шмыгали носами, валились на стулья, не поддергивая брюк, играли густо обведенными глазами и по-опереточному хихикали, как субретки.
Единственным джентльменом выглядел актер, игравший лакея, галантный, молчаливый, деликатный и немного рассеянный. Поднося ему цветы, я убедилась в том, что он мертвецки пьян.
Тогда я поняла истину: чтобы играть леди, надо прежде всего ею быть. Другими словами, чувствовать горошину через семьдесят семь пуховиков.
С тех пор мечта моя потускнела и сменила русло. Месяца три я хотела быть трамвайным кондуктором, пока не посмотрела фильм «Семнадцать мгновений весны».
Но это уже другая история.
Лично я никогда не участвую в конкурсах. Никогда. Какая это глупость, по-моему — соревноваться, кто умнее, кто красивее, кто толще… Ведь жизнь такая короткая, а все люди так разнообразны, и каждый хорош по-своему, что глупо равнять по линейке всех умных, чтобы определить самого умного, всех красивых, чтобы определить самую красивую, всех веселых, чтобы выбрать самого веселого. И кто это решает? Кто, спрошу я вас?! А решают как раз не самые умные, не самые красивые, не самые веселые…
Скажете, это все спорно? Но все равно еще раз повторю: я в конкурсах не участвую. По своей воле. Разве что в детстве. Но и то когда жизнь заставила. В лице моих учителей, родителей и прочих родных и близких…
Чего-чего, а конкурсов у нас в школе было невероятное количество. Ученики не реже чем раз в неделю в чем-то соревновались, что и выработало, наверное, во мне такую стойкую неприязнь к этому делу.
Например, перед Новым годом в школе всегда проходил конкурс на лучшую Снегурочку. В Снегурочки выбирались только отличницы. А кто же еще?! И Снегурочкой на протяжении многих лет избиралась одна и та же девочка, Сара Репетур. У Сары были иссиня-черные косы, темные глаза и густые черные брови. Но надо отдать Саре должное: она прекрасно читала стихи, таким нежным звонким голоском, она была очень доброй девочкой, и все ее любили.
