Книга Подземка - Харуки Мураками

Списки жертв существовали лишь в юридических инстанциях: суде и прокуратуре. Разумеется, в интересах самих пострадавших доступ к этим документам для посторонних глаз был закрыт. То же самое можно сказать и про списки госпитализированных. С трудом нам удалось узнать имена людей, попавших в больницы, по газетным статьям в день происшествия. Но то были одни имена, без адресов и телефонов.

Первым делом мы составили список известных 700 госпитализированных, и работа закипела. Но удалось установить личности лишь около 20 % людей из этого списка. Так, например, очень часто встречалось имя «Итиро Накамура». Не имея других данных, установить, что это за человек, было практически невозможно. Но, пройдя и этот этап, мы смогли отыскать примерно 140 человек, большая часть которых, однако, отказалась от интервью под разными предлогами: «не хотим больше вспоминать этот кошмар», «не хотим иметь дело с синрикёвцами», «писакам доверия нет» и т. п. В частности, нас поразили недоверие и антипатия к средствам массовой информации — они превосходили все наши предположения. Нередко телефонную трубку бросали, едва слышали название издательства. В конечном итоге, дать интервью согласилось лишь около 40 % от этих 140 с лишним человек.

Со временем, по мере арестов почти всех главных действующих лиц секты «Аум Синрикё»[3], страх населения перед этой организацией ослаб, но люди зачастую отказывались, считая, что причиненный им вред не так силен, чтобы об этом говорить. Может, это просто была отговорка. Поди проверь… В нескольких случаях сам пострадавший был не против дать интервью, но его отговаривали окружающие: мол, с нас довольно и того, что было. И это был веский аргумент — мы лишались новых свидетельств. Из всех профессий среди «отказников» наиболее часто оказывались государственные служащие и работники финансовых структур.

Главная причина малого количества опрошенных женщин — в том, что невозможно установить личность человека только по имени. А, кроме того — хотя это лишь мое личное предположение, — молодых девушек сдерживал фактор предстоящего замужества. Несколько человек призналось, что родственники были против интервью, но они все-таки согласились.

Таким образом, несмотря на официальные заявления о 3800 жертвах, потребовалось немало времени и усилий, чтобы отыскать около шестидесяти пострадавших, согласных дать показания.

У нас была и возможность обратиться к жертвам через средства массовой информации. Так и сказать: «Я собрался написать вот такую книгу и хотел бы с вами побеседовать». Используй мы ее, наверное, количество опрошенных бы возросло. И всякий раз, когда работа заходила в тупик, нас охватывал соблазн прибегнуть к этому способу, однако после многократных консультаций с исследователями и редактором мы отклонили его по следующим причинам:

— прежде всего, у нас не было возможности проверить истинность показаний откликнувшихся таким способом людей. В сравнении с этим риск в случае нашей собственной инициативы был куда меньше;

— мы были рады увидеть людей, стремящихся самим рассказать о произошедшем, но с увеличением доли таких «добровольных» интервью впечатление о самой книге частично бы изменилось. Чем так, нам хотелось выдержать баланс случайного выбора;

— в силу самого характера поиска, хотелось провести закрытое расследование, не привлекая к себе внимание. В противном случае осторожность интервьюируемых, питающих недоверие к масс-медиа, только бы усилилась. К тому же автор не хотел выступать на первый план.

Уже позже, когда мы размышляли о выполненной работе, всплыл еще один плюс того, что нам удалось обойтись без «набора добровольных свидетелей». Отказ от сравнительно простого способа поиска людей сплотил автора, исследователей и редактора в коллектив. У всех нас возникло чувство хорошо сделанной работы, сознание того, что все это мы собрали по крупицам. Помимо написанной книги у нас образовалась команда. А вместе с тем мы глубже прониклись к каждому из тех, с кем удалось побеседовать.

Черновик интервью первым делом направлялся самим интервьюированным на сверку. Отправляя его, мы прилагали письмо с просьбой об использовании по возможности настоящего имени. В случае отказа предлагали псевдонимы и просили сделать выбор. Около 40 % опрошенных предпочли вымышленное имя. Во избежание излишних спекуляций мы никак не обозначали разницу между именами настоящими и вымышленными, потому что ссылка на псевдоним наоборот подогревала бы лишний интерес.

Также при сверке черновиков мы просили подробнее указывать те места, которые людям хотелось бы изменить или исключить. И почти все не преминули воспользоваться этим правом.

Автор, следуя указаниям опрошенных, правил черновик, изменял или убирал в некоторых местах текст. За этими изменениями и исключениями стояли характеры людей, их образ жизни. Мне как автору было очень жаль, но помимо тех мест, где поправки могли бы изменить ход повествования, я старался следовать указаниям. А там, где я согласиться не мог, делал ответное предложение в надежде на понимание.

Когда таких мест оказывалось много, я для верности повторно отправлял переписанный черновик для новой сверки, и если меня опять просили что-либо исправить, повторял, насколько хватало времени, все заново в том же порядке. В одном из интервью — целых пять раз.

Мы ни в коей мере не хотели доставлять неприятности людям, которые с легким сердцем откликнулись на нашу просьбу об интервью, и потому изо всех сил избегали моментов, которые могли бы испортить им настроение. Чтобы хоть немного развеять их недоверие к средствам массовой информации, мы не хотели, чтобы они думали про себя: «я такого не говорил», «мы вам поверили, старались, а вы… нас обманули». Поэтому мы осуществляли редактуру очень скрупулезно, не жалея времени.

В конечном итоге мы расспросили 62 человека. Как уже говорилось ранее, после того, как был сведен черновик, двое отказались от публикации. И тот, и другой рассказы включали очень глубокие по смыслу показания, уничтожать их было — что отрывать от сердца, но интервьюированные сказали «нет», и нам пришлось смириться. С самого начала и до самого конца мы собирали материал, придерживаясь правила: уважать добровольность людей в высказываниях. Случалось, что-то мы объясняли им, в чем-то уговаривали, но когда нам говорили «нет», мы отступали.