Книга Когда-то, давным-давно... - Алан Александр Милн

Ноте протеста, как видно, не суждено было появиться на свет. Король даже не решил еще, какое из двух перьев наиболее пригодно для такого важного дела, как двери распахнулись и прозвучало роковое имя графини Бельвейн.

Графиня Бельвейн! Где найти слова, чтобы описать эту поразительную, непостижимую, ужасную и восхитительную женщину?! Непомерное честолюбие и неразборчивость в средствах достижения цели сочетались в ее натуре с прекрасными душевными качествами, находящими выражение в пристрастии к ведению дневника и искренней любви к лирической поэзии. В нашей истории именно она играет роль злодейки, и в этом я согласен с именитым историком Роджером Кривоногом, который разносит ее в пух и прах в своей «Евралии в прошлом и настоящем». Но менее всего на свете мне хотелось бы отказывать этой женщине во многих выдающихся достоинствах.

Нынешнее утро графиня посвятила сочинительству и потому была в зеленом. Она всегда надевала зеленое, когда ей являлась Муза: похвальная привычка, которую я советовал бы перенять современным поэтам — как для привлечения вдохновения, так и для уведомления окружающих. Под мышкой она несла огромных размеров Дневник, а в голове — несколько вариантов изложения мыслей, посетивших ее по дороге во дворец.

— Доброе утро, графиня! — приветствовал ее Веселунг, с явным облегчением отрываясь от задачи выбора пера. — Какой ранний визит…

— Надеюсь, вы ничего не имеете против, ваше величество, — ответила графиня с ноткой озабоченности в голосе. — В нашей вчерашней беседе был пункт, относительно которого у меня вдруг возникли некоторые сомнения.

— А о чем мы вчера беседовали?

— О, ваше величество! О положении дел, разумеется.

— И она бросила на него один из тех невинных и в то же время дерзких и обольстительных взглядов, которые производили на короля совершенно неотразимое впечатление (и на любого другого тоже, смею вас уверить). Король смущенно улыбнулся.

— Да, да, конечно, положение дел…

— Я даже сделала запись об этом в своем Дневнике. — Она положила на стол огромную тетрадь, и страницы легко зашелестели под ее пальцами. — Вот здесь… «Среда. Его величество оказал мне честь, спросив совета относительно будущего принцессы Гиацинты. Остался к чаю и был совершенно…» Никак не могу разобрать слово…

— Позвольте мне, — вмешался король, склоняясь над Дневником. Его обычно румяное лицо стало совсем пунцовым. — Похоже на «очарователен». — Он постарался произнести это как можно более небрежным тоном.

— Неужели? Неужели я именно так и написала? Видите ли, я обычно пишу все, что мне приходит в голову, прямо сразу, не задумываясь. — Она проделала ручкой движение, подобающее человеку, который записывает все, что ему приходит в голову, не задумываясь, и вернулась к Дневнику. — «Остался к чаю и был совершенно очарователен. Потом размышляла о бренности жизни». — Она подняла широко открытые глаза и устремила на короля задумчивый взгляд. — Я часто предаюсь размышлениям в одиночестве…

Веселунг никак не мог оторваться от Дневника.

— А у вас еще есть такие записи, как… как эта, последняя? Можно посмотреть?

— О, ваше величество, боюсь, там слишком много глубоко личного. — И она поспешно захлопнула тетрадь.

— Мне показалось, я видел какие-то стихи…

— Да, небольшая ода к любимой канарейке. Вряд ли это будет интересно вашему величеству.

— Я обожаю поэзию! — гордо изрек король.

Он и сам однажды сочинил двустишие, которое можно было читать как с начала до конца, так и наоборот. Считалось даже, что во втором варианте оно обладает некоторыми магическими свойствами. Как утверждает Роджер Кривоног, это произведение стало чрезвычайно популярно в Евралии, а звучало оно так:

Бо, бо, бил, бол.

Во, во, вил, вол.

Оригинальная идея, выраженная с завидным лаконизмом.

Графиня, конечно, просто кокетничала — на самом деле ей очень хотелось прочесть свое стихотворение.

— Это простая безделица, — скромно молвила она, а потом продекламировала:

Привет тебе, оранжевая пташка!

В росистых кущах, на кустах цветущих

Ты трепетное сердце изливаешь

В прекрасных звуках, в небеса плывущих.

И в упоении внимающий пернатому поэту,

Пернатый хор подхватывает песню эту.

— Прелестно! — с искренним восхищением воскликнул король, и с ним нельзя не согласиться.

Много лет спустя другой поэт по имени Шелли воспользовался той же идеей, но облек ее в гораздо более вычурную и, по моему мнению, менее совершенную форму.

— Скажите, а эта птичка настоящая или вымышленная? — спросил Веселунг.

— Моя любимица.

— Ей понравилось?

— Увы, ваше величество! Ее постигла внезапная кончина, и она не успела…

— Бедняжка! Я уверен, она была бы в восторге.

Тем временем Гиацинта, не ведая о столь реальной близости «нежной руки матери», пыталась завершить завтрак, но это оказалось нелегким делом. В конце концов, чрезвычайно утомительно то и дело отрываться от тарелки и наблюдать в небе монарха соседней державы, который летит то в одну, то в другую сторону. Король Бародии проделал это еще восемнадцать раз, и принцесса отправилась к отцу, все еще чувствуя легкое головокружение. Она нашла короля в библиотеке — он сидел в полном одиночестве, с глупой улыбкой на лице. Никаких следов Ноты на письменном столе Гиацинта не обнаружила.

— Ты уже отправил Ноту?

— Ноту? — в изумлении повторил Веселунг, все еще находившийся под впечатлением знаменательной записи в Дневнике графини. — Какую Ноту? Ах, ты имеешь в виду Ноту протеста королю Бародии… Я как раз сейчас ее обдумываю. Должная решительность в сочетании с изысканной вежливостью — это, знаешь ли, требует определенных усилий.

— По-моему, на этот раз можно обойтись без изысканной вежливости, — возразила Гиацинта. — После того как ты ушел, он пронесся еще восемнадцать раз.

— Восемнадцать… восемнадцать… восем… Да это просто неслыханно!

— У меня такое впечатление, будто к завтраку явилось слишком много гостей, и притом незваных.

— Подобное поведение нельзя расценивать иначе как намеренное оскорбление. Никаких Нот! Мы поговорим с ним на его собственном языке!

И король вызвал к себе капитана королевских лучников.

Глава 2

Первый советник Бародии отправляется на прогулку

Снова было раннее утро.

Веселунг сидел за столом, накрытым к завтраку, а перед ним выстроился в шеренгу отряд лучников.

— Запомните, — возбужденно объяснял король, — когда король Баро… когда некий… словом, когда я скажу «когда!», все выстрелят в воздух. Ни во что не цельтесь — просто выпускайте стрелу вверх, и… ээ… посмотрим, чья взлетит выше всех. Если, конечно, что-нибудь случайно… ээ… заденет о стрелу, — это маловероятно, но… Ну, значит, заденет, и точка. В конце концов, может ли там, — и он посмотрел в небо, — что-нибудь оказаться?