Книга Соврати меня - Яна Лари

как пальцы его второй руки грозят раскрошить край подоконника, но кроме меня присматриваться некому. Упрямый Исаев слышать не хочет ни о каких планах не менее упрямого друга нас разлучить.

Холодея от перспективы остаться с псевдо-родственничком наедине, неуклюже шаркаю ногой и пытаюсь задвинуть стринги под диван, мечтая как можно скорее сорваться вслед за Димой, чтобы не давать лишней возможности над собой издеваться.

Поразительно, насколько проворнее оказывается в итоге выпивший Мирон. Я и моргнуть не успеваю, как его рослая фигура встаёт в дверном проёме, отрезая единственный выход из комнаты.

– Не так радостно, Машенька, – недобро кривятся в улыбке полные губы. – Может, хватит от меня бегать? Поговорим по душам.

Глава 2. Паучонок

Я всё ещё не теряю надежды спастись, ни когда с характерным щелчком запирается межкомнатная дверь, ни когда июльский ветерок обдувает вечерней прохладой мои горящие щёки. Путь наружу теперь один – в окно второго этажа, то самое, через которое так не вовремя влез мой сводный брат. Не отправит же он меня в последний полёт? Для этого здесь как минимум слишком низко.

Вседозволенность, конечно, кружит голову, но не настолько же! Хотя о чём это я? Разбалованный оболтус теперь не просто прожигатель папиных денег, а совладелец стремительно развивающейся строительной компании "АрЕС" – Арбатовы Егор и Станислав – упокой Господь светлую душу старшего из братьев. Именно скоропостижная смерть отца стала главной причиной возвращения в родной город Мирона.

Мирон Арбатов, или Мир, как его здесь все называют...

Лицемеры позорные. Мирного в братце только голубь на логотипе брендовой футболки, но вопреки желанию я тоже числюсь в рядах смиренного стада. Ему видите ли не нравится данное при рождении имя! Прежде чем укатить на учёбу в столицу, поближе к родной матери, и подарить мне пять самых счастливых лет юности – ставших таковыми исключительно благодаря отсутствию Арбатова – негодяй доходчиво продемонстрировал, почему его лучше слушаться.

Я более чем уверена – насильно выбритая колея на темени не самое страшное на что способен Мир, ведь мы уже взрослые и смотрит он на меня таким потяжелевшим взглядом, каким только гвозди заколачивать.

Да что он мне сделает? – подбадриваю себя, невидяще рассматривая картину на противоположной стене, и стараясь при этом сосредоточиться на дыхании, чтобы не заострять внимание на раздражающе вальяжной поступи Мирона. Не думать для чего он остановился рядом со мной. Не реагировать на чёрную от сажи руку, тянущуюся к моему лицу.

В комнате вдруг становится тихо. Так оглушительно тихо, что тело просится с разбега выйти в окно. Логики в этом никакой, но в присутствии Арбатова мне всегда непереносимо хотелось слиться с местностью. Думаю, всему виной непонятное покалывание под кожей, появляющееся каждый раз, стоит ему приблизиться: муторное такое, щекочущее, будто атомы собрались кинуться врассыпную. Похоже, взаимная неприязнь заложена в нас на клеточном уровне.

Перемазанные сажей пальцы застывают в паре сантиметров от моей щеки. И сердце тоже на мгновение останавливается, а затем заходится бешеным боем, ухая о грудную клетку с такой силой, что кажется, вот-вот проломит рёбра. Мне всё сложнее удаётся сохранять внешнее спокойствие, но и смятения показывать не хочется. Мы уже не подростки, хватит его бояться.

Арбатов подходит вплотную, но по-прежнему не прикасается. Только дышит мне в лицо парами алкоголя и смотрит глазами своими наглыми до невозможности, абсолютно чёрными в полумраке комнаты. Пристально смотрит, с привычным уже презрением и ещё чем-то новым: пугающим, непонятным, отчего внутри всё словно обрывается, заставляя не слушаться ватные ноги.

Господи, ну почему так жарко?

Да потому что дышать нужно, Маша! Только медленнее. Он не тронет, не посмеет, ведь рядом Димка – его лучший друг, единственный настоящий друг в этой своре продажных прихлебал. Говорят, они с детства не разлей вода, правда я до сих пор понятия не имею, что их может связывать таких же разных как день и ночь. Например, что для Исаева мечты, то для Арбатова – цели. Что для первого сила, то для второго – слабость. В то время как Димка в свои двадцать один, уже подкупает надёжностью и истинно мужской выдержкой, Мирон подавляет жёстким деспотизмом и сбивает с ног абсолютной непредсказуемостью. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую секунду, вот и приходится постоянно держать ухо востро.

Однако, сдаётся мне, Мир так увлёкся просверливанием воображаемой дыры в моём лбу, что думать забыл о намерении поговорить. Ну или передумал и теперь проверяет, насколько хватит моей выдержки. Только я не собираюсь быть подопытным кроликом, и цели мне его более чем ясны.

– Ты нарочно устроил поджог, – заговариваю первой.

– Естественно, иначе его с тебя было не снять, – Мир делает несколько неторопливых глотков из бутылки и протягивает её мне. – Выпьешь?

– Нет.

– Зря. Алкоголь, между прочим, величайший разоблачитель. Сколько можно водить Диму за нос? Покажи ему своё истинное лицо, – Мир угольно-чёрными пальцами всё-таки перехватывают мой подбородок, заставляя заглянуть себе в глаза. – Или я лично позабочусь, чтобы твою чёртову пломбу сорвал кто угодно, только не он.

– Тебе какое дело до этой... пломбы?

Я пытаюсь оттолкнуть его – мягко, почти умоляюще, но только усугубляю своё положение. Поставив бутылку на подоконник, Арбатов с размаху впечатывает ладони в поверхность письменного стола, стоящего за моей спиной, затем с грубым нажимом ведёт подбородком вниз по моей шее, царапая кожу жёсткой щетиной и заставляя плотнее прижиматься бёдрами к дубовому краю столешницы.

– Самое прямое, Машенька-монашенька. Самое прямое. Невинность твой главный козырь. Сколько ты его маринуешь – полгода, год? Да он когда тебя вскроет не то что под венец потащит, всё добро на радостях перепишет, – Мир пару секунд жарко дышит мне в шею, усиливая нервирующее жжение на свежих царапинах, затем медленно наклоняется вперёд, вынуждая неудобно прогибаться в спине. Так и подмывает спросить: как же понятия о личных границах? Но ему дистанция, похоже, до лампочки. Он продолжает говорить, а я кожей чувствую каждое тёплое вязкое слово. – Сразу его к праотцам отправишь, или потерпишь рядом с собой пару лет?

Ненавижу чувствовать себя марионеткой, но с Миром тягаться бессмысленно. Смутьян всё точно просчитал: в таком возмутительном, диком положении не то что осадить его не получается, слова еле слетают с губ. Они не генерируются в мозгу, не подбираются по смыслу, не формируются в звуки. Меня мелко и беспощадно колотит, но не от страха, скорее от возмущения.

– Что ты