Книга Империя господина Коровкина - Макс Гришин

парнем, который был старше, Александр подрался уже несколько лет спустя, на даче. Никто не знал его имени, но все знали его кличку – Поляк. Он был из местных, сыном какого-то рабочего на местном лесхозе. Никто не знал, почему Поляка звали именно Поляком. Кто-то говорил, потому, что фамилия его была Поляковский или Поличев, другие говорили, что он был родом откуда-то оттуда, кто-то потому, что жил она на Полянской улице; но несмотря на все эти разногласия, все сходились в одном – он был наимерзейшей тварью, равной которой сложно было найти не только во всей области, но и даже на всей территории некогда великой Речи Посполитой. Александр искренне не понимал, что сделал он тогда Поляку, может посмотрел не так, может сказал что-то не то, а может просто так, ибо он – Поляк, а все остальные – дерьмо, но однажды Поляк, преградив ему у станции дорогу, пообещал «навалять» ему в воскресенье после клуба, потому, что «я буду пьяным, блин, и будет тебе очень хреново».

Эти слова Александр запомнил тогда очень хорошо. Дрожь при вспоминании их чувствовалась в его конечностях до самого того рокового воскресенья. Тогда он решил, что в воскресенье он не будет показываться рядом с клубом, а уедет куда-нибудь подальше кататься на велике. Так он и сделал. Он уехал после обеда из дома и всю вторую половину дня сидел у карьера, запекая картошку в медленно тлевшим перед ним костре. Когда же стало смеркаться и на небе появились первые августовские звезды, он прыгнул на велик и медленно покатил домой. Было уже поздно и по его представлениям у клуба уже должно было всё закончиться. Вот он въехал в поселок, быстро пронесся мима клуба, у которого действительно никого уже не было, доехал до железнодорожной станции, повернул к переезду через пути и тут, откуда ни возьмись, с красной как помидор даже под светом желтых фонарей физиономией, с расстегнутой настежь ширинкой, из которой вылезали пожелтевшие трусы, качаясь в угаре алкогольного опьянения, перед ним появилась неизвестно откуда фигура Поляка. Александр было рванулся назад, в конце концов он мог перебраться через железнодорожные пути и дальше, через автомобильный мост, но тяжелая рука Поляка опустилась ему на плечо и с силой сдавила его.

– Ну чё, блин?! – изрыгнул он, и запах водки, смешанный с солеными огурцами, затмил на несколько секунд даже запах пропитанных креозотом шпал. Александру стало страшно. Он помнил бабушку, которая говорила ему никогда не иметь дело с пьяными. «Пьяные, – говорила она, – это нелюди, они ничего не чувствуют и ничего не боятся. Держись от них подальше». И эта боязнь всех пьяных, переросшая в нем в какую-то алкофобию на базе представления о том, что алкоголь дает необычайные силы, сродни силам чуть ли не самих русских богатырей, была впечатана в детское сознание надолго, до того самого вечера воскресного дня, когда Поляк выполз перед ним откуда-то с расстегнутой ширинкой.

– Отпусти! – крикнул ему Александр и попытался вырваться.

– А-а-а, блин! – проговорил Поляк, его маленькие свиные глазки стали еще меньше, и хоть Александр не мог поймать на себе его взгляд, он понимал, что все-таки попадает в поле его зрения.

– Отпусти тебе говорят! – крикнул он ему еще раз. В этот раз он попытался вырваться с силой, но Поляк для надежности схватил его за грудь второй рукой.

– О-о-о, блин! – снова зашевелились его пьяные губы. Видимо поражённый алкогольной интоксикацией мозг мог рождать в нем лишь односложные фразы, которые не имели никакой особой смысловой нагрузки. Но в этот раз это было нечто большее, чем просто слова. Вторая рука Поляка вдруг отпустила его грудь, размахнулась и как-то слабо заехала ему в плечо (хотя Александр был уверен в том, что целил он с силой и именно в лицо). Но тут случилось что-то совершенно неожиданное. Александр с силой рванулся из этой мертвой хватки Поляка и ему, наконец, удалось это сделать. Поляк снова попытался поймать его, но Александр, сам не ожидая этого от себя, не бросился на утек, как хотел еще каких-то несколько секунд назад, а со всей силы зарядил ему кулаком в левую бровь.

– А-а-й, блин! – вскрикнул Поляк и пошатнулся. Этот удар, усилившийся повышенным содержанием алкоголя в крови, выбил его на несколько минут из равновесия. Где-то пол минуты он стоял перед ним согнувшись, смотря на свои грязные ботинки, и пытался прийти в себя. – Ты чё, блин, а? – наконец, он выпрямился и снова потянул свои руки к Александру. Но новый удар, такой же сильный, уже в самой нос, повалил его на землю.

Сердце Александра сильно билось в груди. В любой момент он ждал перевоплощения этой твари в какого-то злобного мифического бога; ждал, что алкоголь вдруг поднимет его силы, что он вмиг вскочит на ноги, выпирающие мышцы вдруг разорвут заплатанную рубашку и штаны, что его желтые трусы натянутся на этом здоровенном торсе как барабан или вовсе порвутся и Поляк, с его маленькими свиными глазками, с его запахом огурцов и водки вдруг предстанет перед ним как обнаженный Геракл, отлучившийся на несколько минут с пира для того, чтобы сдержать данное обещание и навалять этому городскому у станции.

Такая сцена продолжалась несколько минут. Поляк, отхаркиваясь кровью и отрыгивая, продолжал ползать перед ним прямо в грязи. Он, видимо, хотел встать, но ничего не получалось. Но вдруг Александр услышал какой-то новый звук, поднимавшийся будто откуда-то из самых недр его обидчика. Александр отшагнул назад. На мгновение ему показалось, что пророчества бабушки начинали сбываться. Что что-то нечеловеческое и даже неземное начало прорываться изнутри наружу. Тот самый Геракл, о котором он думал до этого. Еще один шаг назад. Сжатый крепко кулак перед собой. Бежать или остаться? – пронеслась мысль у него в голове… но… мысль эта осталась лишь мыслью. Звук вдруг усилился, стал сначала ниже, потом тоньше и вдруг, неожиданно прорвался наружу целым потоком алкогольно-огуречной рвоты.

– Ну и где ты так долго был, а? Бесстыдник! – бабушка встретила его у ворот с крапивой в руке и несильно, а так, больше для виду, шлепнула его несколько раз по ногам. – Там пьяные вон орут, а ты тут шатаешься до поздней ночи, а?!

– Прости, бабуль! – бросил он ей, и легкая улыбка выступили на его всё еще бледном лице. Уж он-то знал, что это за пьяный орал и почему.

– Ах, он еще и улыбается мне тут! Ах, он бесстыдник! – бабушка выкинула крапиву и всплеснула руками. – А ну в дом быстро мыться