Книга Черно-белая весна - Дмитрий Иванович Филимонов

и попроще,

милых, нежных, всех подряд

развозить по разным рощам,

если только захотят.

На завистливые лица

снисходительно смотреть.

И в автобус не ломиться.

И в трамвае не потеть.

Не стоять — сидеть на каждом

перекрестке городка,

и смотреть на пеших граждан

снизу, то есть свысока!

Интервью

Да-да. Прошу. Сюда. Рад встрече.

(Пал Палыч! кофе. Два! Покрепче.)

Вид из окна? О да! — Столица —

вперед и вдаль, как говорится.

Да. Вновь под лозунгом… кисть… масло…

С чего начнем? С прицелом? Ясно.

Вот схема нашего охвата —

Указ 15. Подпись. Дата.

Вот наши центры, вузы, базы,

под каждым копия — Указы.

А вот план будущего лета,

Указ 140 Моргпланбреда.

О профилактике колитов

Указ Колит… (Да-да? Евклидов?

Я занят! Пресса. Завтра!) Кстати,

мы ждем Указа о зарплате.

Что-что? Ах… новая зараза…

Да-да, конечно, ждем Указа.

Что? Лечат? Пусть! Как говорится —

не всем болеть, не всем лечиться.

Что-что? Лечить заразу сразу?

Без осмысленья? Без указу?!

Да вы… да мы… да нам… да если…

Да вы хоть раз… сидели в кресле?

Что-что? Не слышу! Ах… ни разу?..

(Пал Палыч! Дайте автобазу.

Диспетчер? Это я. К Здравмину.

Сейчас! Пал Палыч! Дайте Зину.

Зиночек? Буду. Да. Железно!)

Товарищ, ждете бесполезно,

спешу, спешу. Что-что? Чья мама?!

(Пал Палыч! Выдворите хама!)

ЧП

В зоологическом — уютно и тепло,

и в душной вечности своей не виноваты

опилки в шкурах под названьем — экспонаты

от посетителей укрыты под стекло.

Я век сюда бы — ни ногой, здесь мертвостой,

но прочь желания, я должен разобраться,

кто крикнул, пыль поколебав: «Пустите, братцы!

Хочу на волю я, ведь я еще живой!»

Носок несвязанный сорвался на паркет.

От удивления хранительница спицу

коту музейному воткнула в ягодицу,

и кот испуганный метнулся в туалет.

словно следователь, залы истоптал

от экспоната к экспонату и обратно.

И на паркетинах высматривая пятна,

я подсознательно вживался в криминал.

Авторитетно заявил искусствовед:

— Все это бред, здесь жизни нет, здесь экспонаты!

На всякий случай компетентные ребята

пришли директорский проверить кабинет.

А я заглядывал тайком в стекляшки глаз,

и там неоновые искорки дрожали.

Как будто в окна новостроек горожане,

уткнулись чучела носами в плексиглас.

Для профилактики и в считанные дни

все экспонаты были заново набиты,

опилки старые — в огонь, а все копыта

и когти — намертво болтами, чтоб ни-ни…

Я не нашел его, да и не мог найти

того, кто выкрикнул в сердцах: «Пустите, братцы!»

Когда я близок был к тому, чтоб разобраться,

вставали сами экспонаты на пути.

В зоологическом — уютно и тепло.

Теперь хранительница дремлет под девизом:

«Нет суевериям!» И смотрит телевизор,

где вся планета уместилась под стекло.

* * *

Из годов шероховатых

выдирая жизни нить,

мы живем на концентратах

и мечтаем долго жить!

Впереди у нас победы,

достиженья… Может быть,

я куплю с аванса кеды,

буду в кедах в лес ходить,

или бегать от инфаркта

рано утречком трусцой.

Смерть — смешна, но страшно факта,

потому что факт плохой.

Умирать ужасно скучно.

Оптимизма в этом нет.

А поэтому с получки

я куплю велосипед,

чтобы ездить, жать педали,

жир сгонять, коль будет жир.

И не надо мне медали.

Буду счастлив тем, что жив,

тем, что я не навзничь в койке,

тем, что сын из дневника

по ночам выводит двойки,

чтобы я купил щенка.

И куплю!.. А если сильно

подкузьмит меня судьба,

научу смеяться сына.

Тихо, молча, про себя.

* * *

Все очень хорошо и даже здорово!

Над крышами, над шпилями вчера

я видел пролетающего борова,

летел он, как огромная пчела.

Гигантская пчела парнокопытная

нахально полоскалась в небесах

и хрюкала, но самое обидное —

три пополудни было на часах,

и никакой мистической туманности,

природы аномальной никакой

не видел я, в лазоревой реальности

кружился боров жирный, золотой.

И жаворонка вытеснив, и ласточку,

и грозного орла, и соловья,

всё небо заняла, как баба лавочку,

гордящаяся крыльями свинья.

* * *

Я говорю: «Душа болит».

Врач констатирует — бронхит,

и сдать велит, как все врачи,

анализ крови и мочи.

Как будто можно от мочи

узнать, что я шепчу в ночи.

Как будто, сдав из пальца кровь,

легко понять печаль, любовь.

Я задыхаюсь, и врачу

я с дрожью в голосе шепчу:

«Я циник, лгун и скандалист…»

— Проверим вас на яйцеглист.

Собачья судьба

(Сентиментальная баллада)

На ковре в пятикомнатном храме

возлежала.

Мармелад, ветчину и салями

обожала.

Засыпала под плач клавесина

и гитары.

Элегантна была и красива,

элитарна!

Обладая высокой моралью

идеала,

никогда с кобелями за гранью

не бывала.