Книга Копья и пулеметы - Александр Бушков

Безусловно, Павел был взбалмошным и эксцентричным. Но далеко не он один. Если вспомнить, как долго и увлеченно чудесил великий наш полководец Суворов… Петухом кричал на публике, прыгал через стулья. Получив однажды приглашение богатого помещика у него обедать, решил подкормить подтощавшую свою кавалерию (с фуражом почему-то обстояло скверно). И приехал в гости в коляске, запряженной цугом (то есть гуськом) сотней лошадей. Помещик не мог не соблюсти обычай того времени, по которому лошадей гостя полагалось хорошенько накормить. А однажды Суворов велел венчать одним махом пар двадцать своих крепостных. О согласии женихов и невест и речи не шло: Суворов попросту распределил пары так, чтобы они подходили друг другу по росту, и велел строем шагать в церковь. Однако никто и никогда не приписывал Суворову ни малейших психических отклонений – чудаковат-с, эксцентричный джентльмен, как в таких случаях говорят англичане.

«Все знают», что однажды Павел из чистого самодурства наложил на Суворова опалу и велел ему отправиться в ссылку в принадлежавшее полководцу село Кончанское. Это один из наиболее часто приводившихся примеров «тиранства», «деспотизма» и «самодурства» Павла. А вот архивный документ, подлинный приказ императора, объясняющий причины опалы и ссылки: «вопреки высочайше изданного устава генералиссимус князь Италийский имел при корпусе своем дежурного генерала, что и делается на замечание всей армии». Иными словами, Суворов нарушил воинский устав, чего Павел не прощал никому, от рядового до генералиссимуса.

И обратный пример, не анекдот, а реальный случай (были свидетели). Проезжая с несколькими придворными по Петербургу, Павел усмотрел зорким глазом, что стоявший на часах офицер вдребезину пьян. Остановив коляску, заявил, что арестовывает проказника и велит ему немедленно отправляться на гауптвахту. Однако бравый вояка, заметно отклоняясь от вертикали, запротестовал:

– Никак невозможно, ваше величество.

Павел скорее изумился, чем разозлился:

– Невозможно?! Мне, императору?!

– Никак невозможно, – повторил офицер. – Согласно утвержденному вами воинскому уставу, прежде чем меня арестовать, вы обязаны по всем правилам снять меня с поста, а этого не сделано…

Не особенно и раздумывая, Павел распорядился:

– Оставьте его в покое. Он пьяный лучше нас трезвых уставы знает… Поехали.

А если серьезно… За свое недолгое царствование Павел сделал немало полезного (пусть не всегда продуманно, чуточку хаотично). Однажды я об этом уже писал подробно, поэтому главные свершения «безумца» изложу кратко.

Павел отменил петровский закон о престолонаследии, по которому самодержец сам выбирал себе наследника, и ввел стройную систему, просуществовавшую практически без изменений до революции. Снял с крестьян недоимку в семь с лишним миллионов рублей, а ущерб для бюджета возместил за счет новых обложений, касавшихся исключительно дворян. Запретил продавать крестьян без земли, ограничил барщину до трех дней в неделю. Отменил рекрутский набор. Еще запретил привлекать крестьян к работе на барина в воскресные и праздничные дни. Свидетель тех дней, немецкий писатель и русский разведчик Коцебу писал: «Народ был счастлив. Его никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычной надменностью. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-нибудь несправедливости, поэтому страх внушал им человеколюбие. Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это». Свидетельство тем более ценное, что у Коцебу были причины обижаться на Павла – он в свое время по приказу Павла побывал в сибирской ссылке.

Прусский посланник Брюль в одном из донесений писал, что императором «недовольны все, кроме городской черни и крестьян». То есть кроме подавляющего большинства населения. «Простой народ даже любил Павла» – это декабрист Фонвизин.

Недовольно было исключительно «благородное сословие». И в первую очередь – господа гвардия. В отношении гвардейцев Павел «самодурствовал» и «тиранствовал» вовсю: выслал из Москвы множество офицеров, которые вместо того чтобы находиться при своих полках, годами бездельничали в Первопрестольной, тешась винишком и картами. Запретил офицерам в служебное время расхаживать по столице в штатском платье и богатых шубах. Мало того, как вспоминает уже знакомый нам Болотов, «всех гвардейцев не только познакомил с настоящею службою, но и заставил нести и самую строгую и тяжкую, и, позабыв все прежние свои шалости и дури, привыкать к трудолюбию, порядку, добропорядочному поведению, повиновению команде и почтению себя старейшим и к несению прямой службы». Другими словами, – от военных теперь требовалось жить по уставу и служить как положено. Для гвардейцев это было как нож острый.

В России с некоторых пор повелось, что нелюбовь гвардейцев к императору порой смертельно для императора опасна. Однако при любом накале возмущения заговоры против самодержца не возникают автоматически. Необходимы авторитетные, высокопоставленные вожаки – иначе любой накал возмущения сведется к ворчанью и ругани за дюжиной шампанского.

Вожаки нашлись весьма даже высокопоставленные и авторитетные: граф Платон Зубов, фаворит Екатерины в последние годы ее жизни, осыпанный императрицей феерическим дождем из званий, титулов, орденов и земель с крестьянами. При Павле – инспектор русской артиллерии, персона в армии немаленькая. Его младший брат Валерьян, на пару с братом – фаворит Екатерины в последние годы ее жизни. Правда, при Павле был всего-навсего директором одного из кадетских корпусов, но, граф и генерал-майор, обладал огромными связями в высшем обществе. Граф Пален, генерал-губернатор Петербурга. Были еще несколько титулованных и знатных, в чинах, придворных званиях и орденах – но это фигуры второго плана, статисты, не заслуживающие поименного перечисления. Всем им перепало немало английского золота от британского посла лорда Уинтворта – через его любовницу Ольгу Жеребцову, в девичестве Зубову, сестру Платона и Валерьяна. А за главарями стояла немалая кодла сплоченного общим интересом русского дворянства.

В чем общий интерес и почему английское золото?

Разрушив прежние политические расклады, Павел решительно взял курс на сближение с Наполеоном Бонапартом. Наполеон, решив взять Англию не штыком, а «на измор» (что в отношении страны-острова даже легче), ввел так называемую континентальную блокаду, запретив кораблям любых стран ввозить в Англию любые товары, особенно продовольствие. Конечно, полной блокады установить не удалось, контрабанда оживилась, но все равно число плававших в Англию кораблей упало резко.

Павел к этой блокаде присоединился, запретив русским кораблям возить что бы то ни было в Англию, и арестовал немалое число английских кораблей, на свою беду оказавшихся в это время в русских портах.

Вот это и объединило против него немалое число русского дворянства. Множество помещиков (и помянутые титулованные господа) большую часть произведенного в своих поместьях сбывали в Англию. В первую очередь – сосну, лён, смолу и пеньку, немало и зерна. Первые четыре позиции – без преувеличений товары стратегические, имевшие огромное значение в первую очередь для британского военно-морского флота. Сосна – это мачты. Лён – в составе парусины. (Впрочем, и парусину сбывали тоже. В 1809 г., купив для знаменитой экспедиции в Калифорнию английский корабль, переименованный впоследствии в «Юнону», русские не без удивления обнаружили на его парусах клейма русских производителей.) Смола нужна в большом количестве, чтобы регулярно конопатить корабли. Пенька, получаемая из конопли, шла на корабельный такелаж, то есть канаты и веревки. Таким образом, Англия лишалась в одночасье стратегических товаров, а русские благородные господа несли огромные убытки. Как говорится, ничего личного – экономика чистейшей воды. Тот же декабрист Фонвизин писал, что разрыв с Англией «наносил неизъясненный вред нашей заграничной торговле. Англия снабжала нас произведениями и мануфактурными, и колониальными за сырыя произведения нашей почвы. Дворянство было обеспечено в верном получении доходов со своих поместьев, отпуская за море хлеб, корабельные леса, мачты, сало, пеньку, лён и пр. Разрыв с Англией, нарушая материальное благополучие дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу. Мысль извести Павла каким бы то ни было способом сделалась почти всеобщей».