Книга Ведьмина дорога - Анита Феверс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лаума медленно вытянула руки из земли и вскинула их к небесам. Испачканные глиной и песком, они казались одетыми в красные перчатки, и кто-то передернулся, разглядев в их цвете кровь. Глаза лаумы по-прежнему были закрыты, но голос звучал ровно, в полную силу. Тем, кто рискнул вслушаться в слова, почудилось видение: сизые отроги гор, пронзающих вершинами облака, и десятки хрустальных рек, сбегающих по их крутым склонам. Они несли свои воды в долины, чтобы напитать всю сеть водяных артерий, исчертивших Беловодье серебром. Над прозрачными потоками в воздухе искрились сотни радуг и сливались в одну – огромное Радужное колесо.
Запахло грозой. Вдалеке, пока только примериваясь, заворочался и вздохнул сердито гром. Робкие струи дождя огладили запрокинутые к небу лица прохладными руками. Дождь набирал силу, напаивая собой землю, от которой пошел белесый пар. Ребятня с визгом носилась по лужам, а взрослые, скинувшие кто лапти, кто сапоги, не сильно от них отставали.
Марьяна стояла рядом с лаумой и успела подхватить покачнувшуюся женщину под руку. Та улыбнулась: глаза ее снова стали васильковыми, а не грозовыми.
- Все у вас будет хорошо.
* * *
Марьяна осторожно опустилась на лавочку возле своего дома, все еще не веря, что боль ушла. Лаум было мало, и на всех их сил не хватало. Какой доброй ни оказалась синеглазая, она не пришла бы просто вылечить спину старухе. Но помощь понадобилась большому поселению, и водяница откликнулась на мольбу. Впрочем, Марьяна чуяла – эта сразу не уедет. Скажет, что надо восстановить силы, и ненароком спросит, не надо ли кого подлечить по мелочи. После ее отъезда еще долго никто не будет маяться хворями, может даже целый год. И уж точно все детки родятся здоровыми и крепкими.
Тот самый малыш, с которым говорила лаума, вскарабкался на лавку и потянул Марьяну за юбку:
- Баба! А хорошо, что лаумы вернулись?
- Хорошо, малой, а то как же, - важно кивнула старушка.
- Баба! А ты знаешь, как они дорогу-то обратно нашли? – не унимался малец. Марьяна знала наперед все, что он скажет и о чем попросит, чай, не впервой они в эту игру играли. Но старой женщине было в радость рассказывать одну и ту же сказку. Быть может, потому, что она сама когда-то в этой сказке побывала.
- Да, баб Маря, расскажи, как лаумы в мир вернулись? – поддержал малыша Авдотий. Марьяна, заплутавшая в своих мыслях, подняла голову и усмехнулась: вокруг собирались сельчане, рассаживаясь, кто на траве, кто на принесенных лавках. В основном молодежь, но были и люди в возрасте, как рыжий гончар. Взглянув на буйный пламень его волос, Марьяна вспомнила другого рыжего мужчину. Пошамкала губами, ловя ниточку рассказа, и заговорила – красивым звонким голосом, напомнившим всем слушателям, что когда-то и она была молода и прекрасна...
Я проснулась от собственного крика.
Рывком села в постели и невидящим взглядом уставилась в окно. В груди прерывисто клокотало, как будто тело заново училось дышать. На улице царила ночь, и единственным свидетелем моего очередного кошмара была лишь луна. Я слизнула солоноватые капли, пробежавшие по губам, откинула одеяло и встала с кровати.
К навьим тварям такие сны. Высплюсь в следующей жизни.
На мои вопли никто не прибежал: дом был пуст, и кроме меня, прикорнувшей в комнате под самой крышей, в нем можно было встретить разве что мышей. Я поплескала в лицо ледяной водой из глиняного кувшина, стоявшего возле кровати, натянула штаны и рубаху из домотканого полотна и повязала на пояс любимый фартук – мягкий как пух из-за частых стирок. Как была, босиком спустилась в жилую часть дома и, не задерживаясь, скользнула на первый этаж. Вид знакомых склянок, подсвеченных любопытными желтоватыми лучами луны, заставил собраться, подышать и сосредоточиться на деле. Я взялась растирать и смешивать травы. Привычная рутина быстро захватила все внимание, позволяя не думать об образах, приходящих во сне.
Я не знала, сколько прошло времени. Пальцы сводило судорогой, а в глаза словно насыпали песка.
Усталость медленно, но настойчиво оплетала меня, как будто она прорастала из рассохшегося пола, а я случайно наступила прямо в ее сердцевину. Ног я почти не чувствовала; колени сгибались порой против моей воли. Руки дрожали, но я упрямо продолжала нарезать, толочь, смешивать, а после - рассыпать по банкам и разливать по бутылкам снадобья всех мастей. Хочешь настойку от головной боли? Пожалуйста. Маешься животом? И от этого найдется. Нежелательная беременность? А вот тут нетушки, иди к знахарю, пускай сначала осмотрит и скажет, можно ли прерывать и не опасно ли это будет.
Выверенными движениями я создавала лекарства, и далеко не все из них собиралась завтра отдать хозяину дома.
В полутемной комнате горел только один светильник. Тонкий поникший фитилек плавал в чашке с маслом, давая света едва-едва - как раз столько, чтобы не спутать ингредиенты. И все же его было недостаточно: я то и дело щурилась и не брезговала лишний раз перепроверить, те ли травы положила в ступку.
Честно говоря, от луны, с любопытством заглядывающей в окно, пользы было и то больше, чем от фитиля. Но, к сожалению, тяжелый стол из темного дуба – слишком дорогой на фоне скудной обстановки – подвинуть к окну я не могла. Если только надорваться при попытке и возле этого стола и помереть, к чему, понятное дело, я не стремилась. Поэтому оставалось только наклоняться как можно ниже, почти утыкаясь носом в рассыпанные по столу травки, чертыхаться и утешать себя мечтой об увесистых монетках, которые я получу за свою работу.
Завтра как раз должен был случиться тот день, ради которого все и ходят на работу. Старый знахарь трясущейся рукой, пересчитывая по нескольку раз и сопровождая каждую монетку тяжелым вздохом, отсчитает мне мою получку. Впрочем, дедуля немного отведет душу. Сложит монетки горсткой перед собой, глянет на меня из-под густых седых бровей, а потом нарочито медленно выудит два кругляша из не слишком-то высокой стопки. Обязательно отполирует их об рукав и положит на стол. Скажет:
- Ты, надеюсь, не забыла, что я тебя не задаром жить пустил?
И усмехнется этак противненько.
Разве можно забыть то, что происходит из месяца в месяц, каждый раз разыгрываемое как по нотам? Мой тяжелый вздох и смиренный кивок тоже были выучены, будто роли в княжеском театре. Я уже наловчилась одновременно подсчитывать иную прибыль – за из-под полы проданные склянки – и в то же время сохранять покорное выражение лица. Хотя порой так хотелось вскочить, наорать на старика, стукнуть кулаком по столу и забрать свои кровные. Я ведь нанималась в его лавочку травницей, а не прошло и пары месяцев, как на меня повесили составление лекарств, уборку и ведение амбарной книги. За весь мой труд знахарь благосклонно позволил жить на чердаке не за четыре монеты, а за две. Впору бы послать его куда подальше... Увы – старый хрыч был и правда способным лекарем. Я надеялась научиться у него врачебным хитростям, но вот загвоздка - он не брал учеников. Зато ему нужна была травница, а позже, когда очередная служанка сбежала с проклятиями – и та, кто будет следить за хозяйством.