Книга "Посмотрим, кто кого переупрямит...". Надежда Яковлевна Мандельштам в письмах, воспоминаниях, свидетельствах - Павел Нерлер

Точкой отсчета у Н. Я. Мандельштам была не сталинская эпоха, а двадцатые годы, когда, по ее мнению, и были заложены предпосылки для последующих репрессий. В той же неоконченной работе она вольно цитирует гневное выступление М. А. Шолохова на XXIII съезде КПСС: “В двадцатых годах мы за это ставили к стенке, и никто не шумел…”[943]

Куда больше Н. Я. Мандельштам беспокоила реакция на десталинизацию в самом советском обществе. Негативное восприятие снизу борьбы с культом личности Сталина в 1956–1962 годах Мандельштам описывает и в “Воспоминаниях”, и во “Второй книге”. Проживая в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов сначала в Тарусе, а затем в 1962–1964 годах в Пскове, Мандельштам неоднократно упоминает о неприятии “переоценки ценностей” среди сталинистов. Псковский сосед Мандельштам, маляр, напивавшийся в дни получки, чтобы в очередной раз вспомнить, как хорошо жилось при Сталине, словоохотливый попутчик в поезде “Москва – Псков”, осудивший не только публикацию “Одного дня Ивана Денисовича”, но и рассказ писателя Г. И. Шелеста “Самородок” в “Известиях”, а также некоторые другие персонажи служили, по ее мнению, примером инерции прошлой эпохи, которую поддерживали прежде всего те, кто боялся социальных перемен[944].

Одновременно Надежда Мандельштам использует “Воспоминания” для размежевания с теми писателями, кто до 1953 года был в числе победителей, а после 1956-го оказался среди разоблачителей культа. Критерий для Н. Я. Мандельштам тут один: она делит видных представителей советской литературы на тех, кто помогал Мандельштаму в его неустроенности, и тех, кто никак не помог. “Как выясняется, у нас не было ни одного сталиниста и все мужественно боролись”, – иронизирует Н. Я. Мандельштам о позиции советских писателей В. А. Кочетова и Н. Н. Асеева.

Специальная глава отведена Николаю Тихонову, который, по мнению вдовы, дважды не пришел на помощь: в начале тридцатых годов и тридцать лет спустя, когда отказался писать предисловие к сборнику стихов Мандельштама. По ее мнению, отказ помешал издать сборник стихов в очень благоприятный момент: это могло случиться прямо перед публикацией “Одного дня Ивана Денисовича” в “Новом мире”[945]. “Литература могла ускорить историю”, – так оценивал А. И. Солженицын возможную публикацию отдельных глав его романа “В круге первом” в первые месяцы после XXII съезда КПСС, на котором было принято решение о продолжении политики по преодолению последствий культа личности[946]. Н. Я. Мандельштам полагала схожим образом, только вместо слова “литература” она употребила бы “поэзия”[947].

В “Воспоминаниях” Н. Я. Мандельштам много места уделяет размышлениям о политических последствиях сталинской эпохи для страны. В этом плане шестидесятые годы для Н. Я. Мандельштам – это время подведения итогов. В одном из писем к Д. Е. Максимову (не позднее 20 декабря 1964 года) о его книге “Поэзия Лермонтова” она прямо формулирует свое понимание кредо писателя: “У меня есть потребность в ценностном анализе и в мнении автора книги. Мне мешает его академическая тога, его страх уйти из традиции, скупость его личных пристрастий. Наше время требует хлеба – что думать сегодня, где искать опоры, какие стихи помогут жить… Как их употреблять на нынешний день…”[948]

В “Воспоминаниях”, помимо поэзии, опору она видит в преодолении рационализма и связывает этот процесс с новой миссией России, которая доказала своим примером его бесперспективность: “Россия некогда спасла европейскую христианскую культуру от татар, сейчас она спасает ее от рационализма и его следствия – воли к злу. И это стоило ей больших жертв. Могу ли я поверить, что они были бесплодны?”[949]

Под влиянием чтения публицистики О. Мандельштама, русской религиозной философии и одобренных сверху мыслителей, вроде А. И. Герцена и Ф. Энгельса, Н. Я. Мандельштам формировала свое оригинальное мировоззрение на проблему происхождения сталинского режима. Не утруждая себя подробным и, что самое главное, последовательным анализом своих политических воззрений, она считала нужным следовать свободному стилю, “прерывности” в изложении, сознательно избегая всякой системности[950].

Такой подход, однако, не означал отказа от связности. Центральное место в рассуждениях о природе сталинизма отводится проблеме краха гуманистических идеалов. Осуждение сталинских репрессий у Н. Я. Мандельштам обосновывается через отказ государства от ценностей гуманизма и демократии. Под демократией Мандельштам понимает одну из разновидностей государственности. Такое понимание она наиболее четко выразила в “Моем завещании”, когда, обращаясь к Будущему с большой буквы, требовала от общества, “демократического или олигархии, тоталитарного или народного”, оставить наследство поэта у частных лиц. Сама демократия, как и любая другая форма режима, в понимании Н. Я. Мандельштам недорогого стоила[951].

Культ личности, или “вождизм”, есть отрицание, отказ от демократии, но это еще не означает для Н. Я. Мандельштам, что утрачено главное. Через приписывание политических взглядов Осипу Мандельштаму она отказывается верить выбору “механического большинства” и находит идеал лучшего социального устройства в “чем-то вроде теократии”[952]. Главная утрата тоталитарного общества заключалась, по мнению Н. Я. Мандельштам, в отказе от гуманизма и его основы – свободной мысли, предназначение которой расшатывать авторитеты. Гуманизм в Советском Союзе заменили рационализмом, который потребовал от индивида слепого подчинения авторитету и покорного участия в социальных преобразованиях[953]. И только лишь к началу шестидесятых годов ценности, погибшие в предыдущую эпоху, начали возрождаться, возвращая обществу свободу мысли и утраченную традицию через стихи.

“Только женщины и церковники”:

“Вторая книга” как разочарование в гуманизме………

Во второй половине шестидесятых годов Мандельштам меняет тональность своих оценок и во “Второй книге” уже совершенно иначе оценивает историческую перспективу и меняет с плюса на минус оценку будущего. Как известно, это произошло на фоне личных драматических событий, таких как смерть близких подруг Ахматовой и Ф. А. Вигдоровой. Вскоре произошла непоправимая ссора с Н. И. Харджиевым и Э. Г. Герштейн из-за архива Мандельштама и обращения со стихами, которые должны были попасть в сборник стихов в серии “Библиотека поэта”[954].