Книга Горы, моря и гиганты - Альфред Деблин

С. 175. Лес, несомненно, рос прямо под их взглядами. Дёблин, возможно, опирался здесь на описания тропических лесов в книге Георга Швейнфурта «В сердце Африки» и другие работы путешественников по Африке. Литературными источниками могли послужить «Божественная комедия» Данте (тринадцатая песнь «Ада») и рассказ Густава Майринка «Растения доктора Чиндерелла». Но мотив этот для Дёблина очень личный. В «Трех прыжках Ван Луня» (с. 478) описывается такой сон:

Все решено и исполнено, радовался Ван. Он заснул счастливым. И ему приснилось, будто он стоит под сикомором, обхватив руками ствол. Над головой у него непрерывно разрасталась зеленая крона дерева; так что когда тяжелые ветви опустились, Ван оказался запеленутым, спрятанным в прохладную листву — и стал совершенно незаметным для тех многочисленных людей, что проходили мимо дерева и любовались его неисчерпаемой мощью.

В романе «Берлин Александерплац» в лесу происходит убийство возлюбленной Франца Биберкопфа, Мицци, и голос убитой остается как бы вплетенным в лесной шум (с. 467):

А вот и прогалина с покосившейся елью, все осталось так, как было в тот день… Я — вся твоя. Убита она, сердце ее убито, глаза, уста — все неживое… Пройдемся еще немного! Ой, не жми так — задушишь!..

— Видите вон черную ель? Тут оно и есть!

Мотив живого дерева встречается и в романе «Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу», где он связан с мифом о Дафне (с. 431):

Дева убегала от охотника, но когда она поняла, что ей от него не скрыться, она стала деревом. Обратиться в дерево с корой, древесиной, корнями, ветвями, покрыться листвой и стоять недвижимо, безмолвно; медленно тянуться ввысь, деревенеть все больше и больше, пока в тебя не вопьется топор, которого ты уже не почувствуешь, который тебя повалит…

В другом месте романа сказано (об идеях профессора Джеймса Маккензи, стр. 247):

А потом он подсказывает простейший способ убежать от самого себя, а именно — превратиться в дерево, в полено. Впрочем, у нас есть выбор: можно стать также дождевой каплей, раствориться в дожде, принять его обличье. То есть выключить сознание, отказаться от своего «я», от воли, от мышления, от желаний — и тут якобы начинается истинная жизнь.

Примечательно, что в период работы над «Горами морями и гигантами» Дёблин написал для одной из берлинских газет заметку «О живых растениях» (Von lebendigen Pflanzen), в которой так рассказал о своем посещении ботанического сада:

Мало кто ходит в ботанический сад. Публика намного больше любит зоопарки. Животные ей ближе, понятней; Человек в зоопарке — среди своих. Растения — холодные объекты, они — исключительно красивы. И кто подумает о них, как о живых существах?! (Умолчим о камнях: никто и не замечает, что и в них скрыта жизнь, причем того же свойства, что и в животном, что и во мне.) Растения в высшей степени красивы: мы и думать не хотим об ужасном мире живых вездесущих существ, населяющих каждый уголок Земли, вплоть до вентиляционных труб. Осень. В аллее под моими ногами шуршат желтые листья. Кучки мертвых органов, отринутых деревьями, стоящими в этом саду. Пару месяцев они питали деревья ловили свет, поглощали газ, перерабатывали вещества. Похолодало — и дерево замечает это. Оно вытягивает остаток необходимых веществ из своих нежных органов, а затем избавляется от них. Дерево скидывает с себя эти тонкие инструменты, фантастически сложно и мудро устроенные: свои легкие, желудок, кожу — банальные «листья» под моей подошвой. Зимой у дерева иная жизнь. В темноте корни продолжают пить воду; вода и питательные соли поступают в дерево непрерывно. Я вхожу в ботанический сад. Идея создать подобный сад грандиозна сама по себе. Задуматься об этих безмолвно растущих существах и выставить их напоказ. в них есть что-то от пирамид, статуй богов, храмов предыдущих тысячелетий. Они — наши предшественники. Мы-то ведь произошли не только от обезьян. Вот они — первенцы Земли. Обладают ли они душой? И да, и нет. Наша «душа» — это особенный случай. Ибо бегущее прыгающее мускулистое существо одушевлено иным способом, нежели то, что укореняется, выпускает листья.

(Kleine Schriften 2, 317–319)

С. 178. Ионатан Хаттон… В самых ранних набросках этого персонажа звали Фридрих. Имя Ионатан, скорее всего, отсылает к истории дружбы царя Давида и Ионафана (1 Цар. 18: 1–4 и далее). Священник и полководец Ионафан упоминается в Первой Книге Маккавеев (9: 23 сл.).

С. 183...змея обвила ему руки и ноги. Намек на змея-искусителя, о котором рассказывается в третьей главе «Бытия». Ср. далее: «Не искусительница. Я не змея» (стр. 312) и описание секты змей, члены которой «носили на себе знак змея-искусителя из райского сада» (стр. 360).

С. 186. Я ее… снова родил, в муках. Похожий эпизод есть в романе Дёблина «Манас», написанном на материале индийских сказаний; там Савитри возвращает к жизни («рожает») своего умершего мужа, царевича Манаса:

НО среди теней, для Савитри незримых,

Среди тех, кого приманили испаренья ее любви,

Уже веяло что-то,

Летело,

Влеклась к ней одна тень .

Эту тень она теперь прижимала к себе, обхватив руками.

Эту тень она приняла в себя.

Вместе с этой тенью скользнула вниз, на снег,

И не знала, что что что — происходит.

Будто кол в грудь ее вонзился и всё там порвал,

Так ощущала себя Савитри с тенью, в снегу.

Тень же, или узел тряпья, она прижимала к себе,

На себе тащила — по длинным, длинным дорогам.

«Не оставлю тебя, будешь жить, я тоже теперь живу».

Что там было, было от нее, она отдала это из себя,

А Манас — тот, кого она родила из себя,

В любовных муках из себя родила.

И отдала себя всю, и выдержала, не поддалась.

А в статье «Исторический роман и мы» (1936) Дёблин говорит, что похожие отношения возникают между автором и его персонажем, которого автор на время как бы вбирает в себя:

Чем в большей мере исчезнувшая эпоха обретет в авторе своего представителя и «ключника», тем с большей охотой она станет раскрываться перед ним. И тогда без принуждения начнут выстраиваться в цепочку события, и всё будет так, как если бы слепо обрушившиеся вниз камни ждали только взмаха этого посоха — посоха живого, страждущего, деятельного человека, — чтобы вновь вознестись вверх, сложившись в стройную колонну.

Насколько хватает у нас человечности, человеческого думанья, чувствования, внимания к общественной жизни — ровно настолько возможна подлинность в поэзии, то есть подлинный доступ к иному. Ибо мы сделаны из того же теста, что и те, в могилах, обстоятельства же, в которых мы живем, позволяют нам дать, хотя бы на время, приют и им, лишь по видимости отличным от нас.

С. 187. …чтобы я ничего не забыл». Посвящение к роману Дёблина «Три прыжка Ван Луня» начинается словами: «ЧТОБЫ мне не забыть —».

С. 188. Я предлагаю тебе, Ионатан, вступить со мной в брак. В 1922 году Дёблин написал эссе «Мужской брак» (опубликовано посмертно: Kleine Schriften II: 1922–1924, Olten und Freiburg i. Br., 1990, S. 194f.). В 1920-е годы Дёблин активно выступал за отмену § 175 Уголовного кодекса Веймарской республики, предусматривавшего тюремное заключение за мужеложество. В 1929 году Дёблин вместе с другими деятелями культуры и литературы Веймарской республики выступил за легализацию мужской проституции (см.: «Unzucht zwischen Mannern». Ein Beitrag zu Strafgesetzreform unter Mitwirkung von Magnus Hirschfeld, Gotthold Lehnerdt, Peter Martin Lampel / Hg. von Richard Linsert. Berlin, 1929). Гомосексуальная тематика явно или неявно присутствует почти во всех произведениях Дёблина, начиная с его первых романов «Черный занавес» и «Три прыжка Ван Луня». Нужно заметить, что многие герои Дёблина связаны сложными амбивалентными отношениями однополой любви/ненависти (Мардук/Ионатан, Франц Биберкопф/Рейнхольд в романе «Берлин Александерплац»), Один из первых исследователей творчества Дёблина, Р. Миндер, писал: «Большинство книг Дёблина, за редким исключением, — это книги без женщин. В центре произведений Дёблина почти всегда — бессознательная, ожесточенная и яростная любовная связь двух партнеров-мужчин. Связь, которая, однако, находится на ином уровне, есть нечто большее, чем простые сексуальные отношения; эта связь, целиком предопределяющая поведение персонажей, имеет своей скрытой причиной гипертрофированное представление об отцовском авторитете в Кайзеровской Германии, в немецком образе жизни на рубеже XIX–XX веков» (Minder, R. Alfred Doblin zwischen Osten und Westen // Minder R. Dichter in der Gesellschaft. Erfahrungen mit deutscher und franzosischer Literatur. Frankfurt a. М.: Insel, 1966. S. 174).