Книга Нечистая сила [= У последней черты] - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр Дмитриевич, шли бы вы спать!
Ну что вы тут шляетесь по лужам?
Наконец, и ваша жена… она ведь тоже волнуется.
Спокойной вам ночи.
Свершилось то, чего народ давно ждал. Гнойник вскрыт, первая гадина раздавлена. Гришки нет – остался зловонный труп. Но далеко еще не все сделано. Много еще темных сил, причастных к Распутину, гнездится на Руси в лице Николая II, царицы и прочих отбросов и выродков…
Из письма рабочих Нижнего Новгорода
от 3 января 1917 года
к князю Феликсу Юсупову
(Осень 1916-го – февраль 1917-го)
Прелюдия. 1. Браво, Пуришкевич, браво! 2. Анкета на убийц. 3. «Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя…» 4. До шестнадцатого. 5. Последний день мессии. 6. Великосветский раут. 7. «Византийская» ночь. 8. Семейная революция. 9. Трупное дело. 10. Распутин жив! 11. Женщинам посвящается. Финал.
Я не пишу детективный роман, в котором автору надо бояться, как бы читатель не догадался, что случится в конце, – и потому смело описываю события, возникшие после смерти Распутина…
* * *
– Это уж точно – ухлопали мово парнишечку! Юбочки да стаканчики гранены никого до добра не доводили, – рассуждала Парашка Распутина в те дни, когда столичная полиция с ног сбилась, занятая романтикой поисков трупа ее мужа. В отличие от императрицы Парашка никогда не считала своего суженого святым, она была женщиной практичного ума и потому энергично вскрыла полы, разнесла по кирпичику все печки, ободрала со стенок квартиры зеленые обои. – Где ж он, треклятый, деньжищи-то упрятал? Сам сдох, а нас без грошика оставил. На што ж мы жить станем?
Паразиты засыпали в тревоге. Доходов не предвиделось, а работать… об этом страшно подумать! Миллионы протекли, как вода, между пальцев Распутина, но еще многие миллионы рассовал он по тайным «заначкам». Боясь газетной огласки, Распутин мог хранить свои сбережения в банках лишь на подставных лиц…
Мунька Головина подсказала:
– Требуйте от Симановича, он ведал всей кассой.
Аарон Симанович отрекся:
– Распутин? Да я от него копеечки не видывал…
– Звоните Штюрмеру, – точно наметила цель Мунька. – Я знаю, что Григорий Ефимыч сдавал ему на хранение саквояж, а там не только деньги… кое-что еще подороже денег!
Штюрмер сонно спросил в телефон Прасковью:
– А какой Григорий Ефимыч? Распутин? Но я не знаю такого и прошу вас более не тревожить меня по пустякам…
– Звоните в Лавру – Питириму! – скомандовала Мунька.
К телефону подошел его секретарь Осипенко:
– Кто просит владыку и что вам угодно?
– Да я ж прошу, Параскева Распутина, верните камушки…
– Какие камушки?
– Драгоценные, вестимо. Аль не знаете, какие владыка камушки брал от мово муженька на сбережение?
В Александро-Невской лавре повесили трубку. Потом и сама Мунька куда-то провалилась. Раньше квартира от гостей трещала, дым стоял коромыслом, телефон спать не давал с утра до глубокой ночи, а теперь… тишина. На кухне сидела вдовица Распутина с дочками – лакали они чай гольем (без сахару!).
– Вот дожрем, что в дому осталось, и зубы сложим на полку. И на што я за него, охвостника, выходила? А уж какие бывали у меня ухажеры-то… у-у-у! Один купец в Тобольске (как сейчас помню) дело скобяное имел. С гвоздей жил! Уж как он молил меня за него иттить… ы-ы-ы! Дура я, дура. Жила б припеваючи…
Население столицы было столь озлоблено против Распутина, что семья временщика побоялась оставаться на Гороховой: собрав манатки, они тишком переехали на Коломенскую в дом № 9, где императрица сняла для них квартиру. Но и оттуда, не вынеся ненависти соседей, вскоре бежали на Озерки – в пустошь запурженных снегом дач, куда и добраться-то можно только поездом… Императрица вызвала дочек Распутина в Царское Село.
– Со временем, – сказала она им, – квартира вашего отца на Гороховой будет превращена в музей-часовню, куда, я верю, хлынут народные толпы. Навещайте меня когда захотите…
В утешение девицам она заказала для них модные меховые пальто. Но, верная традициям гессен-дармштадтского крохоборства, коронованная скряга приобрела пальто… в рассрочку (будто захудалая чиновница, у которой муж-забулдыга пропивает все жалованье). В канун февральской революции Алиса дала Распутиным совет пережить смутное время на родине. Тронулись они в Сибирь, а вслед по проводам телеграфа летела «благая весть», что царь «взыскует их милостью» и впредь будущее Распутиных обеспечено: из «кабинетных» денег им назначена пенсия, какая и генералу не приснится… Только приехали в Покровское, еще и языка обсушить не успели, как в дом к ним – шасть! – староста Белов:
– А ну, суки, вытряхайся… Вон из села!
– Окстись, в уме ль ты? Куды ж денемся-то?
– Хватит, Парашка, заливать тута мне. Добром не уйдешь – подпалим тебя ночью, тады нагишом по сугробам усигаешь отсель…
Поселились они в Тобольске; тут и революция грянула, царя-кормильца не стало, защиты искать негде. Гарнизонные солдаты повадились стекла в окошках им выбивать. Били и кричали:
– Верни мильён, лахудра ты старая!
Между осколков стекол Парашка высовывала на мороз острый носишко и визгливо вопила во мрак жутких, погибельных улиц:
– Самой жрать неча! Где я тебе мильёна достану?
– Где хошь, там и бери, ведьма! – отвечала ей мрачная тобольская темнота. – Коли награбились с народа, так вертай обратно, или мы твою хату сейчас по бревнышку ко всем псам раскатаем…
Это ночью. А днем тобольские газеты писали, что благородные граждане-сибиряки не потерпят, чтобы их город оскверняла распутинская семейка. Какие-то люди часто приходили с обыском и даже удивлялись, что у Распутиных только то, что на себе.
– За што ж вы нас тираните, супостаты окаянные?
На это Парашка получала обычный ответ:
– Про это самое ты у мужа должна бы спрашивать, как он с царем Николашкой всю Россию истиранствовал… А кто от кайзера мешок с золотом огреб за мир сепаратный? Это твой Гришка, нам точно известно! Небось под сарафан себе запихачила мильёна два-три, а теперь сидишь на них… греешься!
От подобных бед Распутины скрылись где-то в чащобной глухомани Сибири и, казалось, навсегда потеряны для истории. Адмирал Колчак, начавший поход на Советскую страну, воскресил Распутиных из небытия; после пребывания в его стане вдова с дочками драпали потом по шпалам аж до самого Владивостока, ахая, плыли морем в Японию, и вдруг оказались в Европе! Стало ясно, что денежки у них, и правда, в загашнике шевелились. Иначе не жили бы в Бадене, где, куда ни плюнь, везде платить надо. А откуда у них деньги? Об этом можно догадываться. Был такой прапорщик Борис Соловьев (уже третий Соловьев в нашем романе), сын синодального чиновника. Он ухлестывал за старшей дочерью Распутина, за Матреной, и, аферист отчаянный, устроил заговор с целью освобождения Романовых из ссылки. Царя с царицей он не освободил, но зато как следует подчистил их шкатулки. А там ведь были и очень ценные бриллианты! Правда, Соловьев с Матреной, бежавшие от Красной Армии, угодили прямо в лапы к живодеру Семенову, атаман здорово их обкорнал, но кое-что у них все-таки осталось. Проживая потом в Париже, Матрена Распутина подала в суд на князя Ф. Ф. Юсупова, требуя с него «возмещения убытков», возникших после убийства отца, но французский суд не внял иску Мотри и отказался разбирать это дикое дело…
