Книга Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

Обычно, когда он знакомился с девушками, он тут же предлагал свой номер телефона — и всегда брали.

— Запишите и Вы мой номер телефона. На всякий случай.

— Не надо, — сказала Галя. — Я его не запомню.

Ал посмотрел на ручку и блокнот в её руке.

— Ну, как знаете, — сказал он. — Я вам позвоню на неделе. — И добавил, чтобы не нарушить целостность игры: — Постараюсь не забыть.

И отошёл…

…Галя уходила из Дворца культуры вместе со своей напарницей по одитингу. Она открыла входную дверь и остановилась на полушаге: прежде серая осенняя Москва за эти несколько часов покрылась толстенным слоем пушистого снега. Всё вокруг было бело и чисто. Даже воздух казался необыкновенно свежим.

— Первый в этом году снег, — обрадовалась напарница.

— Да, — кивнула Галя. — Прямо-таки совсем другая жизнь, чем когда сюда входили.

И вздохнула. А вздохнула по причине той не сформировавшейся ещё мысли, которая к концу недели примет отчётливую форму сожаления, что не взяла у этого рыжебородого громилы его номер телефона. Но и в конце недели, если бы её спросили, зачем ей его телефон, она совершенно искренне ответила бы что-нибудь вроде того: «Чего только в жизни иной раз не пригождается?..»

И она пошла. По совершенно новой, замечательно похорошевшей Москве.

II

Позвонить Ал не забыл. В канцелярии Хаббард-центра он разузнал, — разумеется, совершенно случайно, — что Галя начнёт проходить купленный ею курс «Общение для одитора» начиная с понедельника — через неделю. Теперь предстояло решить чрезвычайно сложную задачу: в какой день ей позвонить. Если позвонить за несколько дней до понедельника, то продолжительный до встречи срок мог притупить остроту чувства удивления и непроизвольного ожидания, а если позвонить накануне, то, во-первых, можно было попросту не застать дома, а во-вторых, ей могло не хватить времени на что-нибудь, скажем, на мечты о свидании. Всю неделю Ал напряжённо решал эту проблему, даже на работе — а его на следующий после семинара день приняли в Центр Хаббарда переводчиком инструктивных писем Основателя, написанных им только для служебного пользования, — и в конце концов позвонил поздно вечером в субботу, чтобы разыграть удивление, что они в один день начнут один и тот же курс. А ещё для того, чтобы узнать, на которую из четырёх учебных пар она собирается придти. И попросить занять ему место…

Галя ждала его звонка, и в субботу точно знала, что он позвонит вечером. На телефонные звонки она посылала отвечать дочку: пусть сразу знает, что у неё есть ребёнок.

III

В понедельник Ал столкнулся с Галей действительно совершенно случайно: она пришла раньше. Это произошло в узеньком полутемном коридорчике. Ал шёл напролом, а Галя кого-то пропускала вперёд.

Ал опешил, и с минуту они стояли, смотря друг другу в глаза, и молчали.

— Здравствуй, — наконец, сказал Ал.

— Здравствуй, — пришла наконец в себя Галя и, так и не успев улыбнуться, как в таких случаях положено, прошла дальше, туда, где должны были начаться занятия.

Смысл курса «Общение для одитора» заключался в том, чтобы показать занимающемуся, что он в состоянии усилием воли приучить себя ни на что не реагировать. Ступеней в упражнениях было несколько: на первой стадии были простые «гляделки», надо было смотреть в глаза партнёру, не изменяя выражения лица, и час, и больше — по желанию супервайзера. Завершалось это всё упражнением, в котором разрешалось делать и говорить всё что угодно, чтобы заставить партнёра рассмеяться, и если тому удавалось никоим образом не измениться в лице достаточно продолжительное время, то курс для него считался освоенным. Одни справлялись с курсом за неделю, другим не хватало и трёх месяцев. Занятия шли парами — по два часа. Объявили перерыв перед следующей. Ал немедленно оказался рядом с собравшейся уходить Галей.

— Вот здесь я теперь работаю, — показал Ал на ряд столов, когда они проходили третий этаж.

— Ну и как? — спросила Галя.

— Э-э!.. — скривился Ал.

— Правильно, — согласилась Галя. — Я тоже обратила внимание: все сотрудники здесь ходят чеканя шаг. Как роботы штампованные.

— Здесь ещё и не то бывает… Утро, знаете, как начинается? Собираются тесной кучей и начинают скандировать названия отделов!

— Чего-чего?

— Скандировать названия отделов. Китайская гимнастика называется. Для создания, как объясняют, корпоративного духа.

— Идиотизм, — сказала Галя.

— Хуже. Тут ещё не то делают. В Хаббардовских центрах так положено: начальник вызывает, сотрудник приходит, берёт в каждую руку по клемме Е-метра — здесь так называют детектор лжи — и начинает начальнику отчитываться. Обо всём. В том числе и о том, о чём говорит сосед по столу.

— Ужас. И Вы так?

— Нет. Сюда Е-метры подвезут в следующем месяце. Как привезут, я сбегу.

Они спустились на первый этаж.

— А хочешь, я тебе расскажу, как я тебя представляю? — вдруг обернулась к Алу Галя.

— Хочу, — тут же сказал Ал и, проследив Галин взгляд, предложил сесть на диванчик, стоявший в тупичке.

— Вот, — сказала Галя, вытащив из сумки сложенный вчетверо лист бумаги.

Ал развернул. Это был рисунок. Школьными цветными карандашами. В правой части была нарисована берёзка с зелёными листочками. Над берёзкой — яркое солнце. Остальное — много неба и зелёный лужок. В левой его части была нарисована кочка, из-под которой вылетала маленькая серая птица. В правом нижнем углу была начерчена рамочка, в которой было написано: «жаворонок».

— Что это? — не понял Ал.

— Это мне сон приснился. Не то чтобы сон, но что-то вроде того. Словом, это ты. Вот эта кочка — это в твоей жизни неприятность. По-настоящему неприятность у тебя в жизни была только одна. Вот здесь взлетает жаворонок — не тёмный — серенький, а чем ближе он подлетает к солнцу и берёзке, тем больше становится белым-белым голубем.

— Не вижу никакого голубя, — опять не понял Ал.

— Это живая картинка, — пояснила Галя.

Ал сразу не понял, но не потому, что голова в присутствии Гали плохо соображала. Напротив, ясно в голове было как никогда и ни с кем. Но приходилось прикладывать много сил, чтобы хотя бы на время отводить от Гали глаза и смотреть в сторону, изображая из себя всего лишь познающего и умудрённого психолога, но никак не заинтересованного мужчину. Причём очень заинтересованного. И в церкви и вне её дамы всегда порицали его за то, что он относится к женщинам не как к прекрасному полу, некой необходимой мужчинам дополняющей их части, а только как к объектам экспериментов. Но он этого своего отношения не только не скрывал, но и не видел ничего в таком отношении зазорного. Как бы ни было это неправильно, иначе он не мог. И сейчас, на этом диване, со странным листом бумаги он очень хотел остаться в прежнем своём обличии. Но не мог. И старался отвести от Гали глаза.