Книга Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп

так обходятся, – сказала Джорджиана. – Я куда-нибудь уеду.

– Что я могу поделать, Джорджи? Ты сама это для себя выбрала. Уж конечно, ты должна была знать, что отделяешься от нас.

На следующее утро пришло письмо от мистера Лонгстаффа – о чем, Джорджи не узнала, поскольку оно было адресовано леди Помоне. Однако ей дали посмотреть вложенную в конверт записку.

– Маменька считает, тебе надо знать, что Долли об этом думает, – сказала Софи.

И Джорджи протянули письмо от Долли отцу. Оно гласило:

Любезный отец!

Неужто правда, что Джорджи собралась за этого ужасного вульгарного еврея, старого Брегерта? В клубе так говорят, но я не верю. Уж конечно, ты этого не допустишь. Тебе надо ее запереть.

Твой любящий

А. Лонгстафф

Письма Долли всегда приводили отца в бешенство, поскольку, при всей своей краткости, неизменно содержали указания и советы, какие может давать родитель сыну, а не наоборот. Нынешнее письмо тоже не обрадовало мистера Лонгстаффа, тем не менее, как глава семьи, он счел за лучше пустить его в ход и переслал в Кавершем, дабы пристыдить мятежную дочь.

Значит, Долли говорит, что ее надо запереть! Хотела бы она посмотреть, как кто-нибудь это сделает! Прочтя эпистолу брата, Джорджиана на глазах у сестры порвала ее в клочки и выбросила.

– Как маменьке не стыдно лицемерить, притворяясь, будто ей важно мнение Долли? Кто не знает, что он идиот? И папенька счел нужным переслать его письмо мне! Что ж, после такого мне все равно, что говорит папенька.

– Не понимаю, отчего Долли нельзя иметь своего мнения, как любому другому, – сказала Софи.

– Как Джорджу Уитстейблу? В глупости они друг друга стоят. Но Долли чуть лучше знает свет.

– Разумеется, Джорджиана, мы все знаем, что остроту ума надо искать в представителях коммерческого сословия – особенно известного рода.

– Какие вы все злые! – воскликнула Джорджиана, выбегая из комнаты. – Не желаю иметь с вами ничего общего!

Однако девице очень трудно не иметь ничего общего с семьей. Молодой человек может отправиться куда угодно и сгинуть в море или вернуться и вступить в наследство через двадцать лет. Он может потребовать, чтобы ему платили содержание; жить отдельно – почти что его право. Птенцу мужского пола разрешено улетать из родительского гнезда. Дочь вынуждена жить с отцом, пока не найдет мужа. Чтобы «не иметь ничего общего» с обитателями Кавершема, Джорджиана должна была ввериться мистеру Брегерту, а сейчас она даже не знала, по-прежнему ли он считает себя ее женихом.

Этот день тоже прошел в невыносимой тоске. В какой-то момент Джорджиана так заскучала, что едва не предложила сестре помочь с подвенечным нарядом. Несмотря на утреннюю перепалку, она бы и предложила, дай ей Софи хоть малейшую возможность. Однако Софи была непреклонна в своей жестокости. На заре юности она успела хлебнуть горя, и теперь – с помощью Джорджа Уитстейбла – намеревалась сполна насладиться своим благополучием, которое так выгодно оттенялось неблагополучием сестры. Ее в свое время так презирали, что соблазн отплатить той же монетой был неодолим. И она вполне успокаивала совесть убеждением, что лишь выполняет свой долг, показывая сестре недопустимость задуманного ею брака. Так что Джорджиана протомилась еще день, по-прежнему не ведая своей участи.

Глава LXXIX. Переписка с Брегертом

Мистер Лонгстафф отвез Джорджиану домой в среду. Четверг и пятницу она мучилась, не зная, помолвлена ли с мистером Брегертом. Отец объявил, что разорвет их помолвку, и она была уверена, что он виделся для этой цели с ее женихом. Джорджиана, безусловно, не дала согласия на разрыв помолвки и никому из близких не показала, что готова сдаться. Однако у нее оставалось чувство, что, по крайней мере с отцом, она держалась недостаточно твердо и позволила ему уехать с мыслью, будто он может сломить ее волю. Она уже сердилась на мистера Брегерта, думая, что тот принял отцовский отказ, не спросив ее. Надо было что-нибудь выяснить, что-то решить. От нынешней жизни можно сойти с ума! Ей достались все дурные стороны союза с Брегертом и ни одной хорошей. Она не могла утешаться мыслями о богатстве и домах Брегерта, но все в Кавершеме от нее отвернулись из-за связи с ним. Может быть, пора самой написать мистеру Брегерту? Однако Джорджиана не знала, что ему сказать.

Утром наконец пришло письмо от мистера Брегерта. Его вручили Джорджиане, когда та завтракала с сестрой. Софи в это время восторгалась присланным ей из Тудлема крыжовником. Тудлемский крыжовник славился на весь Суффолк, и, когда принесли письма, Софи собственными белыми ручками вынимала из корзинки подарок жениха.

– Что ж! – воскликнула Джорджи. – Послать корзинку крыжовника своей милой через все графство! Кто бы, кроме Джорджа Уитстейбла, до такого додумался?

– Уж ты-то, конечно, получаешь только золото и драгоценные камни, – возразила Софи. – Вряд ли мистер Брегерт знает, что такое крыжовник.

Тут принесли письмо, и Джорджиана узнала почерк.

– Полагаю, это от мистера Брегерта, – сказала Софи.

– Я не думаю, что тебя касается, от кого письмо.

Джорджиана пыталась держаться величаво, но важность письма не позволяла ей разыгрывать спокойствие, и она ушла к себе.

Письмо гласило:

Моя дорогая Джорджиана!

Ваш отец пришел ко мне на следующий день после того, как я должен был увидеться с Вами на приеме у леди Монограм. Я обещал ему не писать Вам, пока день или два не подумаю над его словами, и сказал, что, по моему мнению, Вам тоже нужен день или два на раздумья после разговора с ним. Он повторил то, что сказал при первой встрече, даже еще более несдержанно, ибо, должен заметить, на мой взгляд, в таком бурном выражении чувств не было никакой нужды.

Суть сводится к тому, что он категорически не одобряет Ваше обещание выйти за меня замуж. Он привел три довода: во-первых, что я торговец, во-вторых, что я много старше Вас и у меня дети и, в-третьих, что я иудей. Касательно первого мне трудно поверить в серьезность его несогласия. Я объяснил, что занимаюсь банковским делом, и мне трудно вообразить английского джентльмена, который откажется выдать дочь за банкира потому лишь, что тот банкир. Не думаю, что Ваш отец способен на такое слепое упрямство. Довод имел единственную цель усилить другие его возражения.

Что до моего возраста, мне пятьдесят один. Я вовсе не считаю, что слишком стар для нового брака. Чересчур ли я стар для Вас, решать Вам. То же касается и вопроса о моих детях, которые, в случае нашего брака, до определенной степени