Книга Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой - Виктор Бронштейн

Назавтра, не мешкая, срочно отвозим акт в отделение железной дороги. Но вопреки ожиданиям, никто от дороги не прибежал к нам и даже не позвонил в течение нескольких дней. Удивительно спокойная реакция их юридической службы. Неужели для всесоюзного монстра сто тысяч долларов не деньги? А может быть, наши действия с Торгово-промышленной палатой настолько грамотные, а главное, оперативные, что всё равно не оставили им шансов улизнуть от ответственности? На радостях я выплатил юристу немалую премию и столько же пообещал после возмещения нам убытков. Вскоре подготовили все документы и впервые с момента рождения фирмы отдали их в арбитражный суд. Месяца через полтора-два с предвкушением лёгкой победы идём с юристом на заседание суда. Правда, немало волнуясь, всё же суд, а в коридорах строгие женщины в чёрных мантиях. И мне, сорокалетнему бойцу коммерческого фронта, вспомнилась почему-то трогательная Наташа Ростова перед первым балом.

Каково же было моё удивление, когда, вместо быстрого рассмотрения по существу акта Торгово-промышленной палаты и вынесения совершенно очевидного для меня решения, началось инициированное противником нудное рассмотрение наших договоров: на перевозку — с железной дорогой, на закуп — с продавцами бананов, а также наших доверенностей на представление интересов в суде. Оказалось, что названия и координаты фирм из-за нашей небрежности не полностью соответствуют друг другу. По мнению противоположной стороны, покупатель, перевозчик и участники дела — разные организации с похожими названиями, а значит, нет стороны для хозяйственного спора, и нашу жалобу следует отклонить по этому формальному признаку.

Но судья, слава Богу, а может быть, благодаря небольшому знакомству с юристом, не приняла безоговорочно это жуткое для нас предложение опытных противников и милостиво дала нам месяц, чтобы подготовить доказательства идентичности фирм.

Время пролетело быстро, идентичность фирм мы доказали. Но после этого на заседании разорвалась следующая «бомба», совершенно неожиданная для меня и, возможно, для юриста тоже.

Оказывается, что для их единственного отвечающего за качество доставляемого груза ведомства (по давнему постановлению Совета Министров СССР, подписанному его председателем А. Н. Косыгиным ещё в брежневскую эпоху), акты Торгово-промышленной палаты недействительны, если не соблюдено ещё одно условие: мы должны были в течение суток уведомить телеграммой их ведомство и пригласить на разгрузку или хотя бы на освидетельствование испорченного груза. Их исполнители, конечно, узнали сразу же, что груз испорчен. Но «слово к делу не пришьёшь». Акт мы вручили им под роспись на вторые сутки, опоздав, как выяснилось, часов на шесть. По бледности, вдруг разлившейся на лице юриста, я понял, что мы со своей правдой о действительно некондиционных бананах тонем в водоворотах их ведомственных правил. Но по привычке не сдаваться без боя я, не дав опомниться юристу, заявил с места, нарушив, таким образом, регламент, что телеграмму мы отправили немедленно после того, как открыли секцию, а дошла она или нет — вопрос другой. Не особенно поверив моей реплике, так как квитанции в деле не было, и сделав мне замечание, судья тем не менее объявила очередной перерыв для выяснения обстоятельств.

Была или нет формальная телеграмма ценой в сто тысяч долларов для фирмы и премиальной месячной зарплаты для юриста, ранее работавшей в городской администрации и неплохо знающей многих руководителей, я так до конца и не узнал.

Судя по словам — была, а по неожиданной бледности — её явно не было. Но, как бы то ни было, через месяц к следующему заседанию суда квитанция о приёме телеграммы, выданная центральным телеграфом, появилась. Причём впоследствии этот потёртый листик выдержал даже долгую, как всегда, прокурорскую проверку, инициированную железной дорогой. Только после завершения проверки, месяца через четыре, а может, и через пять месяцев, суд приступил к рассмотрению дела по существу.

Перед нами судом всё же была поставлена задача доказать, что бананы могли быть испорчены во время следования по вине железной дороги, рассудив, что за первоначальное качество должны отвечать всё же мы сами. Юрист в этом нестандартном, почти техническом вопросе оказалась совершенно беспомощной. Я сам искал доказательства того, что в нашей секции, как, собственно, и в большинстве других, не работали предусмотренные правилами автоматические регистраторы температуры, не вёлся положенный в таких случаях бортовой ежедневный журнал записей температуры и влажности. Доказал, что не было также записей в журналах и станционных контролёров температуры по маршруту следования груза. Только после обстоятельного знакомства с этими сугубо организационно-техническими деталями, гарантирующими сохранность груза, и убедившись, что не всё, оказывается, ладно в суперведомстве, судья, месяцев через семь после начала процесса, вынесла решение в нашу пользу. Ещё четыре-пять месяцев ушло на кассационный и апелляционный суды, оставившие решение в силе.

Но оказалось, что решение — это ещё далеко не деньги. Время неумолимо шло, а судебные приставы были совершенно не в состоянии взыскать выигранные нами средства у всемогущего ведомства. Если арестовывался один счёт, их финансисты легко пользовались другими. В кассе к моменту прихода приставов, долго минующих ведомственную охрану, денег тоже, как всегда, не оказывалось.

Особенно изворотлив в вопросе неотдачи выигранных нами средств был первый заместитель начальника дороги. Хотя на этапе обращения в Высший арбитражный суд, когда приставам удалось один раз добраться до их кассы и арестовать небольшую часть долга, мы полюбовно договорились, что по мелочи их не дёргаем, но если окончательно выиграем процесс, то они обязательно рассчитаются. Крепко пожали друг другу руки, честно и открыто глядя друг другу в глаза.

Но, увы, даже и в этом случае выражение «Честь имею!» оказалось чужеродной формулой для высокого и весьма перспективного руководителя. К слову сказать, вскоре он получил немалое повышение в должности.

Только честная позиция начальника ВСЖД, почётного гражданина г. Иркутска Геннадия Павловича Комарова, глубоко уважающего моего отца и других руководителей из семейной династии, позволила получить нам практически через полтора года большую часть выигранных во всех четырёх инстанциях средств. От начисленных судом кредитных процентов мы, по его просьбе, добровольно отказались.

Исковые средства были, естественно, зафиксированы в рублях, и получили их мы как нельзя кстати. Немедленно погасили ими часть долга за валютный в ту пору товар — импортный, кажется, французский сахар. Буквально через неделю разразился самый крупный кризис, при котором в 1998 году деньги в валютном выражении подешевели в четыре с лишним раза и, соответственно, взметнулись в опасную для многих высь долги в рублёвом эквиваленте.

Кстати, выиграть дело в Высшем арбитражном суде на Московской земле нам помогло только то обстоятельство, что в кассационной инстанции дело рассматривал лично председатель суда Сергей Михайлович Амосов. Его объективность и высочайший профессионализм были известны всем, в том числе и председателю Высшего суда. Думается, что только по этой счастливой для нас причине «дело» выдержало натиск суперведомства и устояло. Впоследствии Сергей Михайлович заслуженно стал заместителем председателя Высшего арбитражного суда Российской Федерации и из талантливого рассказчика превратился в замечательного писателя, стал моим товарищем и по литературному цеху, и по жизни. Жаль, что таких чиновников, чудом сохранивших в себе дореволюционную интеллигентность и Честь, практически не осталось. Не стало в 2014-м и самого арбитражного суда как самостоятельной структуры. На мой взгляд, это был последний экзотический островок, где ещё сохранялась в немалой доле непредвзятость и справедливость тонущей экономики России. В новой системе оказался лишним и Сергей Михайлович, ушедший профессорствовать на вольные хлеба в институт и писать книги.