Книга Золотце ты наше - Пелам Вудхаус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты меня слышишь? Возвращайся немедленно…
– Не верите, так я вырезку покажу. У меня есть альбом с вырезками. Как только в газетах появляется заметка про меня, я сразу вырезаю и клею в альбом. Пойдемте, я прямо сейчас и покажу вам историю про Бака. Это в Чикаго случилось. Он бы точно уволок меня, если б не…
– Двадцать плохих отметок!
– Мистер Эбни!
Это вмешалась особа, стоявшая позади меня. До сих пор она (или он) оставалась молчаливым наблюдателем, выжидая, я полагаю, перерыва в беседе.
Все разом подскочили, будто великолепно вымуштрованный кордебалет.
– Кто там? – вскричал мистер Эбни. Судя по голосу, нервы у него были на пределе.
– Позвонить в полицию? – в очередной раз вопросил Глоссоп.
– Я – миссис Шеридан, мистер Эбни. Вы ждали меня сегодня вечером.
– Миссис Шеридан? Миссис Ше… Я думал, вы приедете на такси. Я ждал… ну, в общем… э… машины.
– Я пришла пешком.
У меня возникло странное ощущение, что голос этот я слышал. Когда она приказывала мне не двигаться, то говорила шепотом, или мне в моем полубессознательном состоянии показалось, что шепотом, но теперь она говорила громко, и в голосе у нее проскользнули знакомые интонации. Он затронул какую-то струну в моей памяти, и я хотел послушать еще.
Голос прозвучал снова, но ничего более определенного не всплыло. Я все так же терялся в догадках.
– Здесь, – мистер Эбни, – один из грабителей.
Заявление произвело сенсацию. Мальчики, прекратившие было голосить, взвыли с новой силой. Глоссоп предложил позвонить в полицию. Миссис Эттвэлл взвизгнула. Все двинулись на нас сплоченной толпой.
Во главе шел Уайт с фонарем. Я чувствовал себя виноватым в том, что сейчас на них обрушится такое разочарование.
Первым узнал меня Огастес. Я ждал, что сейчас он осведомится, приятно ли мне сидеть на гравии в морозную ночь или из чего сделан гравий, но тут заговорил мистер Эбни:
– Мистер Бернс! Господи Боже… как вы тут очутились?
– Может, мистер Бернс сумеет объяснить нам, куда побежал грабитель, сэр, – высказался Уайт.
– Нет, не сумею, – возразил я. – Я – настоящий кладезь информации, но вот куда он побежал, понятия не имею. Знаю только, что плечо у него – настоящий таран военного корабля. Так меня им саданул!
Я услышал позади легкий вздох изумления и обернулся. Мне хотелось посмотреть на женщину, всколыхнувшую мне память своим голосом. Но свет от фонаря не доставал до нее, и в темноте просматривался лишь расплывчатый силуэт. Я почувствовал, что и она пристально разглядывает меня.
– Я разжигал трубку, – возобновил я свое повествование, – когда услышал визг.
В группе позади фонаря раздался смешок.
– Это я визжал, – сообщил Золотце. – Да уж, визгу я задал! А что бы, интересно, вы стали делать, если б проснулись в потемках да увидели, как какой-то грубиян выдергивает вас из постели, как моллюска из раковины? Он хотел рот мне зажать, а зажал лоб, ну я и заорал, он даже свет не успел зажечь. Вот уж перепугался, бандюга! – Огден опять хихикнул и затянулся сигаретой.
– Прекрати курить! – закричал мистер Эбни. – А ну выброси сигарету!
– Да забудьте вы про нее, – отмахнулся Золотце.
– А потом, – продолжил я, – из темноты вылетел кто-то и саданул меня. И меня как-то перестало интересовать и кто это, и все остальное. – Говорил я, адресуясь к незнакомке. Она все еще стояла за кругом света. – Вероятно, миссис Шеридан, вы можете объяснить нам, что случилось?
Я не ждал, что ее рассказ принесет практическую пользу, просто хотел, чтобы она заговорила снова. Первых же слов оказалось достаточно. Я подивился, как мог еще сомневаться. Теперь я узнал ее точно. Этот голос я не слышал пять лет, но не забуду до конца жизни.
– Мимо меня кто-то пробежал.
Я едва понимал ее слова. Сердце у меня колотилось, голова шла кругом. Я никак не мог поверить в невероятное.
– Мне показалось, – продолжала она, – что он убежал в кусты.
Я услышал, как заговорил Глоссоп, и из ответа мистера Эбни понял, что тот предложил позвонить.
– В этом нет необходимости, мистер Глоссоп. Несомненно, он… э… давно сбежал. Всем нам разумнее вернуться в дом. – Эбни повернулся к смутной фигуре рядом со мной. – А вы, миссис Шеридан, наверное, устали после путешествия и… э… необычных волнений. Миссис Эттвэлл покажет вам, где… э… вашу комнату.
В общем движении Уайт, видимо, поднял фонарь или шагнул вперед, потому что свет сместился. Фигура рядом со мной утратила расплывчатость, ясно и четко обрисовавшись в желтом свете. Я увидел большие глаза, глядящие так же, как две недели назад серым лондонским утром они смотрели на меня с выцветшей фотографии.
Из всех эмоций, не дававших мне заснуть той ночью, на следующее утро остался лишь смутный дискомфорт и негодование скорее против Судьбы, чем против человека. То, что мы с Одри очутились под одной крышей после всех этих лет, больше меня не удивляло. Так, мелкая подробность, и я отмел ее, приберегая все силы ума для того, чтобы разобраться с действительно важным – девушка вернулась в мою жизнь, как раз когда я решительно выбросил ее оттуда.
Негодование усилилось. Какой бессмысленный финт выкинула со мной Судьба! Синтия доверяет мне. Если я проявлю слабость, то пострадаю не один. А что-то подсказывало мне, что я обязательно проявлю. Разве я сумею оставаться сильным, когда меня станут терзать тысячи воспоминаний?
Но я непременно буду сражаться, пообещал я себе. Легко я не сдамся. Я пообещал это своему самоуважению и был вознагражден слабым проблеском энтузиазма. Я рвался скорее подвергнуться испытаниям.
Возможность представилась после завтрака. Одри стояла на гравии перед домом, фактически – на том же самом месте, где мы встретились накануне. Заслышав мои шаги, она подняла глаза, и я увидел, как решительно вздернула она подбородок. Эту манеру я замечал еще в дни нашей помолвки, не придавая ей особого значения. Господи, какой же самодовольной скотиной я был в те времена! Даже ребенок, подумал я, если только он не погрузился с головой в самолюбование, сумел бы разгадать смысл этого движения, и я был этому рад. Я ринулся в бой.
– Доброе утро, – поздоровался я.
– Доброе.
Наступила пауза. Я воспользовался ею, чтобы собраться с мыслями и как следует разглядеть Одри.
Пять лет изменили ее, но только к лучшему. В ней теперь чувствовалась спокойная сила, какой я не замечал прежде. Возможно, она присутствовала и в прежние дни, хотя вряд ли. Одри производила впечатление человека, через многое прошедшего и уверенного в себе.
Внешне девушка изменилась поразительно мало – такая же легкая и стройная. Правда, стала чуть бледнее, ирландские глаза повзрослели, смотрели чуть жестче, но и все.