Книга Любви подвластно все - Джулия Энн Лонг

Все сидевшие за столом замерли с вилками у рта.

– У Тингла, говоришь? – произнес, наконец, отец, потянувшись за очередным куском мяса.

Оливия не знала, куда девать глаза. Уставившись в свою тарелку, она машинально гоняла по ней вилкой горошины.

– Да, у Тингла! – радостно продолжала Женевьева. – И Оливия разговаривала… Ой! – Она с упреком посмотрела на старшую сестру, ударившую ее под столом ногой.

– Да, Женевьева прекрасно все запомнила, – с улыбкой проговорила Оливия. – Я действительно довольно долго разговаривала с мистером Тинглом, и, кроме того, он дал мне новый памфлет.

Общий вздох, сильно смахивавший на стон, прокатился по столовой – именно такое действие оказывало на родных Оливии слово «памфлет». Конечно, они к ее увлечению относились снисходительно, но все же были весьма озадачены этой «странностью». Однако все полагали, что странное увлечение скорее всего пройдет, когда она выйдет замуж.

Оливия улыбнулась про себя. Слово «памфлет» должно было положить конец разговору о книжном магазине и, следовательно, о Лайоне Редмонде.

Увы, радость ее была преждевременной.

– Довольно странное совпадение, – пробормотал отец. – Выходит, мистер Редмонд оказался в книжной лавке в одно время с вами, юные леди? – Джейкоб вопросительно взглянул на старшую дочь.

Оливия замерла. Она не осмеливалась взглянуть на свою мать – та умела читать по ее лицу как по книге. Отец же всегда была любящим и веселым, поэтому все они часто забывали о том, что он к тому же отличался редкой проницательностью, а в коммерческих кругах даже иногда говорили о его прямо-таки сверхъестественной интуиции.

Оливия не привыкла прибегать к разного рода уловкам, поэтому ей сейчас было не по себе. Женевьева же, к счастью, помалкивала, однако не сводила с сестры пристального взгляда – как будто подозревала, что перед ней вовсе не она, а некая самозванка в облике Оливии.

Женевьева была далеко не дура, потому и молчала. А Оливия не знала, что сказать. Увы, их молчание усугубляло шаткость ее положения.

Помощь пришла неожиданно от ничего не подозревавшего Йана.

– Развлечения в Пеннироял-Грин, если не считать верховой езды и стрельбы по мишеням, ограничиваются пабом и книжным магазином. Куда же еще пойти Лайону Редмонду? В церковь, что ли?

– Я хочу, чтобы ты не произносил слово «церковь» с таким пренебрежением, – строго глядя на Йана, сказала мать. – Ты же знаешь, что здешний приход существует лишь благодаря нашей щедрости.

– Жаль, что никто из нас не пошел в священники, – с усмешкой пробурчал Йан.

Это замечание вызвало у братьев неловкие смешки. Давно уже было известно: все женщины семейства Эверси вовсе не возражали бы, чтобы кто-то из братьев стал священником. Вместо этого все трое ушли на войну. Чейз и Йан были тяжело ранены, а Колин, к счастью, остался относительно невредим. Все они несли армейскую службу с честью и отвагой, и просто чудо, что всем им удалось вернуться домой.

Какое-то время все ели молча. И вдруг Колин, как бы в задумчивости, проговорил:

– И все же я не понимаю, что могло задержать Редмонда в Пеннироял-Грин. – Я слышал в трактире «Свинья и чертополох», что он скоро отправится на континент по делам клуба «Меркурий». Или женится на дочери Хексфорда – так утверждается в книге записей пари в «Уайтс». В конце концов, если мужчина привык сорить деньгами, а все женщины из кожи вон ле…

Ледяной взгляд отца заставил Колина умолкнуть. С минуту за столом царило гробовое молчание, после чего Джейкоб тихо проговорил:

– Зачем портить такой прекрасный ужин пустой болтовней?

– Да, конечно, – чуть помолчав, пробурчал Колин. Еще немного помолчав, спросил: – Как вы смотрите на то, чтобы устроить завтра крикетный матч? Может, забежим ненадолго в «Свинью и чертополох» и соберем несколько человек?

Теперь мужчины заговорили о крикете, и ножи с вилками снова пошли в ход.

Оливия же не смела поднять глаза от своей тарелки. Дочь Хексфорда… Должно быть, леди Арабелла. Оливия ее знала. Робкая девушка. Красивая. И очень, очень богатая. На ярмарке невест заполучить Арабеллу все равно что завоевать главный приз Суссекса за меткую стрельбу.

Тут ей вспомнилась тревога Лайона Редмонда, когда он думал, что чем-то отпугнул ее. А потом она вспомнила, как он шагнул к ней, чтобы успокоить. И вспомнила, как ей вдруг захотелось прижаться щекой к его груди.

Оливия танцевала вальс, наверное, раза три-четыре в жизни. И множество рилов и кадрилей. Но ни разу ей не было так хорошо и уютно, как в объятиях Лайона Редмонда. И ни разу она до этого не ощущала жар от прикосновения мужской руки.

«Пустая болтовня…» – так, кажется, выразился Колин.

Задорные, смеющиеся синие глаза.

Как будто одного лишь упоминания о Лайоне или о любом из Редмондов было достаточно, чтобы испортить жареную говядину.

Оливия никогда не спрашивала, в чем тут дело. Дети доверчивы и послушны, когда любят своих родителей и горячо любимы ими. А Джейкоб и Изольда Эверси были бесконечно любящими, но вместе с тем – строгими и требовательными. У Джейкоба Эверси было множество друзей по всей Англии, и все они, насколько знала Оливия, являлись людьми весьма почтенными и уважаемыми. И она ни разу в жизни не видела, чтобы отец проявлял необоснованную вражду к кому-либо.

Значит, и в самом деле их, Эверси, неприязнь к Редмондам имела веские основания?

С другой стороны… Ведь существовала легенда. Огромные деревья на городской площади, два древних дуба с переплетавшимися ветвями, якобы олицетворяли Эверси и Редмондов. Казалось, они всю жизнь боролись за превосходство друг над другом и одновременно поддерживали друг друга, так что теперь уже не могли друг без друга существовать. Некоторые называли это проклятием.

– Извините, можно мне выйти? – внезапно сказала Оливия.

– Дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? – встревожилась мать. Старшая дочь обычно полностью опустошала свою тарелку и просила добавки.

– Она ведь заполучила новый памфлет, – пояснила Женевьева.

– Да, верно, памфлет… – зашептались все остальные.

Оливия поспешно поднялась к себе в комнату. Она ведь отдала памфлет Лайону. Слава богу, никому из ее родных не захотелось его прочесть.

Осмотревшись, Оливия взяла со столика книгу на испанском, которую Лайон сунул ей в руки, – вдруг ужасно захотелось прикоснуться к тому, к чему прикасался он. Она еще не открывала эту книгу. И не очень-то понимала, зачем Лайон вручил ей этот том.

Как ни странно, слова о том, что женщины вешались ему на шею, ничуть ее не удивили и не встревожили. Разумеется, так оно и было – достаточно только взглянуть на этого мужчину, чтобы понять, что иначе и быть не могло, – но Оливия уже начинала осознавать и могущество своей собственной красоты. И, конечно же, она знала, что слухи о ее приданом добавляли ей привлекательности.