Книга Стыд - Виктор Строгальщиков

Солдатик в телогрейке оказался снайпером Потехиным. В разведенных руках он держал штык-нож и большую чистую картофелину и улыбался приближающемуся Лузгину.

— Привет, — сказал Лузгин. — Кашеварим, Потехин?

— Ага, — сказал Потехин. — Здрасьте, Владимир Васильевич.

Лузгину было приятно, что его запомнили, и не просто так, а по имени-отчеству, и он произнес с добродушной укоризною:

— Какого черта вы сортир почти у кухни выстроили?

— Да ведь не пахнет! — весело сказал Потехин. — Зато отходы носить близко.

Лузгин засмеялся, а повар-снайпер стал на полном серьезе объяснять, что сменившемуся отделению был приказ отрыть сортир в другом плече траншеи, за дорогой, но гадские салаги продинамили, и двое наших уже роют там с восьми утра, а здесь яму загасят известью и будет только для отходов с кухни.

— Да понял я, понял, — успокоил солдата Лузгин. — А что варить намерен, шеф? — И тут Потехин вовсе растерялся: свинина — одно сало, картошки четыре мешка и бочонок квашеной капусты, пол-мешка лука, концентрат гороховый…

— К черту концентрат, — сказал Лузгин. — Щи варить собрался? Отменяется. Ну-ка дай-ка я тут осмотрюсь.

На дощатых полках в кухонном отсеке он выбрал самую большую кастрюлю с толстым алюминиевым дном и приказал Потехину быстро чистить и крошить побольше лука. Сам же отыскал в коробке с ложками обыкновенный кухонный нож, тупой и ржавый, наточил его на куске валявшегося под ногами абразива и принялся резать средними кусками растаявшую жирную свинину Выложил мясо на дно кастрюли ровным слоем и водрузил на рыжую от старости железную печку. В кастрюле сразу зашипело. Лузгин быстро дорезал лук, щедро высыпал его поверх стрелявшего брызгами сала и спросил, где капуста. «Да вот», — сказал Потехин, тыча штык-ножом в бочонок под брезентом. Лузгин открыл: капуста была сочная, светлая, с хорошим крепким запахом, в ярких пластинах нарезанной моркови, и он стал черпать ее из бочонка армейским тяжелым половником и покрывать ровно сало и лук, отмечая про себя, как звуки жарки меняются от шипения и треска до однотонного и низкого гудения. Заполнив кастрюлю до половины, утрамбовал капусту черпаком, добавил из бочки немного рассола и кружку воды из фляги молочного вида, чертыхнулся на отсутствие лаврушки, закрыл кастрюлю крышкой и с видом хозяина сел на решетчатый ящик в стороне от плиты.

— А что с картошкой делать? — спросил заинтригованный Потехин.

— Чистить, — приказал Лузгин. — Пока не скажу.

— Есть, чистить! — ответил Потехин.

Лузгин сидел на ящике и не спеша курил, и это была самая вкусная сигарета за все сегодняшнее утро. Картошка в потехинских пальцах резво проворачивалась, обнажалась и звучно падала в ведро, на прилавке-доске росла горка спиральных очисток, и на душе у Лузгина было тепло и спокойно.

— Хорошая картошка, — сказал он, заглядывая в ведро. — Давай еще штук десять, и хорош.

— Татарская, — сказал Потехин. — Здесь лучшая картошка у татар.

— Дорого берут?

— Да за копейки! — весело сказал Потехин. — В деревне денег нет ни у кого.

С того места, где сидел Лузгин, хорошо были видны караульная вышка и неподвижная фигура часового в бушлате и синей вязаной шапочке вместо уставного головного убора. Здесь тепло, а там, наверно, ветер, подумал он и спросил у Потехина, когда у них обед.

— Да в час!

— Успеем, — солидно обронил Лузгин и привалился спиной к деревянной обшивке окопа.

В далекой молодости он служил корреспондентом в маленькой газете «Тюменский комсомолец» и писал репортажи о военно-спортивной игре «Зарница». Дети бегали по лесу с деревянными автоматами, ели гречневую кашу из полевой армейской кухни и слушали рассказы ветеранов про настоящую войну. Ветеранам в кустах наливали по сто пятьдесят, и рассказы у них были веселые. Потехин в то время еще не родился, а когда родился и достаточно подрос, «Зарниц» уже не было.

— Ты кем до армии работал, а, Потехин?

— Никем, — сказал Потехин. — Так, школу кончил, лето проваландался, а осенью забрали.

— А в институт?

— Да куда нам… Без денег-то… Не-а, даже не пробовал.

— А, вот вы где?

На повороте хода в главную траншею стоял хмурый Коновалов.

— Вы закончили, Владимир Васильевич?

— Только начал, — ответил Лузгин.

— Не понял, — произнес сержант. Лузгин поднялся, потянулся и неспешно пошел к Коновалову.

— Хотите, чтобы ваши люди один разок нормально пообедали? — сказал он негромко, взяв сержанта за рукав и уводя к повороту траншеи. — Так я вам обещаю.

— Не положено, — мотнул головой Коновалов. — Извините, но… Пойдемте, я вас провожу.

— Так ведь… процесс! — растерянно сказал Лузгин. — Потехин все испортит!

— Не испортит, — сказал Коновалов. — Вы ему объясните, он и не испортит. Пять минут — я вас жду наверху. Пять минут, Владимир Васильевич!

— Да как прикажете, — обиделся Лузгин. — Изображаете тут, на фиг, из себя… Фронтовики! — процедил он с печальной презрительностью и пошел инструктировать повара-снайпера: сколько времени еще тушить капусту, когда и как выкладывать поверх целую картошку, как доводить ее, вкуснягу, на пару и как раскладывать потом, не перемешивая.

— Еще подсолить не забудь, — сказал он, прощаясь. — Да осторожно, блин, по вкусу.

— Да справлюсь я, Владим Василич! — сказал сочувственно Потехин. — Я врубился, не переживайте.

— Ага, врубился он, — сердито буркнул Лузгин и пошел по траншее к дороге.

Он уже видел Коновалова и двух солдат с лопатами, куривших у бетонных блоков, как вдруг пронеслось, словно ветер, с фырчанием, стуком и звоном, и тут же откуда-то слева донеслось сухое плотное татаканье, и Лузгин сразу присел, даже не успев понять, что в них стреляют, а когда понял, то застыл от ужаса, потому что стреляли в них из деревни.

Из укрытия один за другим вылетали солдаты и бежали, пригнувшись, по траншее к Лузгину, и вместе с ними бежал Коновалов, уже без бушлата, со злым охотничьим лицом. На бегу он толкнул Лузгина рукою в грудь, к стенке и вниз, рявкнул: «Сидеть!» — и бросился дальше, чуть не столкнувшись с набегавшим поваром Потехиным, в руках которого, как древко флага, торчала длинная винтовка.

— Не стрелять! — заорал Коновалов. — И не высовываться, глядь! Потехин, дуй на огневую. Ну, Махит, ну, сука!..

От караульной вышки летели щепки, но звук был звонкий, металлический, и Лузгин догадался, что вышка изнутри защищена железом, и караульный там сейчас лежит ничком и будет так лежать, пока обстрел не кончится.

Потехин юркнул мимо Лузгина и пропал в ответвленье окопа, туда же проскользнул сержант на полусогнутых, и Лузгин не сразу осознал, что никто не стреляет, и только там, где скрылись повар с Коноваловым, что-то шуршало и щелкало. Лузгин почти на четвереньках пробрался вдоль окопа и заглянул за поворот.