Книга Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я достал из кармана карамельку, бросил ее в рот и предложил такую же Мэй. Она покачала головой и вынула из пачки новую сигарету.
– Послушай, Заводная Птица! Ты ведь безработный? Ничего еще не нашел?
– Нет пока.
– Хочешь заняться серьезным делом?
– Конечно, – ответил я и тут же засомневался, хочу или нет. – Впрочем, не знаю. Наверное, надо подумать. Я сам толком не знаю. Понимаешь, это трудно объяснить.
Покусывая ногти, Мэй Касахара пристально посмотрела на меня и сказала:
– Знаешь, Заводная Птица, давай как-нибудь вместе сходим в эту фирму. Платят так себе, зато работа простая и график свободный. Ну как? Да ты не думай! Просто попробуй. Может, после этого легче будет разобраться в своих делах. Попробуй, хоть для смены обстановки.
«А что? Наверное, было бы неплохо», – подумал я.
– Вообще-то, неплохая мысль.
– Здорово! В следующий раз я за тобой зайду. Где твой дом?
– Объяснить непросто. Надо идти по дорожке, повернуть несколько раз, пока слева не окажется дом, где припаркована красная «хонда-сивик». У нее на бампере наклейка с надписью: «За мир для всего человечества». Наш дом – рядом, но нет выхода на дорожку, поэтому надо перелезть через блочную стенку высотой пониже меня.
– Нормально. Такая высота для меня не проблема.
– Нога больше не болит?
Девушка вздохнула и выпустила струю табачного дыма.
– Ничего. Все в порядке. Я нарочно хромаю, чтобы в школу не ходить. Притворяюсь перед предками. Так и привыкла. Теперь хромаю, даже если никто не видит, когда я одна в комнате. Я вообще педантка. Как говорится, если хочешь обмануть кого-нибудь – сначала обманись сам. Ну да ладно. А ты смелый, Заводная Птица?
– По-моему, не очень, – ответил я.
– А как насчет любопытства?
– Любопытство – другое дело. Есть немного.
– А ты не думаешь, что смелость и любопытство имеют много общего? – спросила Мэй. – Где смелость, там и любопытство, где любопытство, там смелость. Скажешь, не так?
– Хм! Действительно, сходство имеется. Бывает, пожалуй, что смелость и любопытство сливаются вместе, как ты сказала.
– Например, когда тайком забираешься в чужой дом?
– Вот-вот, – сказал я, перекатывая под языком карамельку. – Похоже, что в такие минуты любопытство и смелость идут вместе. Иногда любопытство вытаскивает за собой смелость и подгоняет ее. Но обычно любопытство скоротечно и быстро проходит – в отличие от смелости. Любопытство – что-то вроде приятеля, которому не можешь полностью довериться. Лишь зажигает тебя и в какой-то момент бросает. И после этого приходится действовать в одиночку, собрав все свое мужество.
Мэй чуть задумалась.
– Да… Можно, наверное, и так сказать. – Она поднялась со стула, отряхнула шорты и посмотрела на меня сверху вниз.
– Послушай, Заводная Птица, ты не хочешь посмотреть колодец?
– Колодец? – поинтересовался я. Какой еще колодец?
– Тут есть высохший колодец. Он мне нравится. В какой-то степени. Хочешь взглянуть?
* * *
Мы прошли через сад и, обойдя дом сбоку, оказались у колодца. Метра полтора в диаметре, он закрывался круглой крышкой из толстых досок. Сверху крышка была придавлена парой бетонных блоков. Возле колодца, стенки которого возвышались над землей примерно на метр, как часовой на посту, стояло старое дерево. Как оно называлось, я не знал. Колодец, как и все, что принадлежало этому дому, казалось, уже давно был заброшен. Здесь ощущалось нечто такое, что я бы назвал «полной потерей чувствительности». Складывалось впечатление, что стоит человеку отвести взгляд от этой картины, как изображенные на ней неодушевленные предметы станут еще неодушевленнее.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что колодец гораздо старше остальных построек. Похоже, его выкопали задолго до того, как возвели дом. Даже деревянная крышка выглядела очень старой. Стенки колодца были зацементированы, но, очевидно, цементный раствор для прочности положили на прежнюю конструкцию. Даже дерево рядом с колодцем всем своим обликом подчеркивало, что появилось на этом месте гораздо раньше соседей.
Я опустил на землю бетонный блок, снял одну из половинок дощатой крышки и, опершись руками о край, перегнулся и заглянул внутрь. Дна, однако, видно не было. Колодец, похоже, был глубокий – его нижняя часть утопала в темноте. Я принюхался – изнутри шел слабый запах плесени.
– Воды нет, – сказала Мэй. – Колодец высох.
«Птица, которая не умеет летать, колодец без воды, – думал я. – Дорожка, которая кончается тупиком. И еще…»
Девчонка подняла валявшийся под ногами обломок кирпича, бросила его в колодец. Чуть погодя оттуда донесся слабый сухой звук. И больше ничего. Звук был такой хрупкий, что его, казалось, можно искрошить в руках. Выпрямившись, я взглянул на Мэй и спросил:
– Почему здесь нет воды? Сама высохла? Или кто-то специально засыпал?
Девчонка пожала плечами:
– Если его засыпали, то должны были завалить до самого верха. Какой смысл оставлять дырку в земле? Это опасно – кто-нибудь может туда свалиться. Так ведь?
– Пожалуй, что так, – признал я. – Скорее всего колодец просто почему-то высох.
Мне вдруг вспомнились давнишние слова Хонды: «Когда нужно будет подыматься, найди самую высокую башню и заберись на верхушку. А когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и опустись на дно». Выходит, колодец я уже нашел.
Я снова наклонился и просто так, ни о чем не думая, посмотрел в темноту. Надо же! В таком месте, в такой день существует такая глубокая тьма. Я откашлялся и сглотнул. Мне почудилось, что прозвучавший во тьме колодца кашель исходит от кого-то другого. Во рту еще оставался привкус лимонных карамелек.
* * *
Я накрыл колодец крышкой и положил на место блок. Взглянул на часы. Почти полдвенадцатого. В обеденный перерыв надо позвонить Кумико.
– Мне нужно идти.
Мэй скорчила недовольную гримасу:
– Иди, иди, Заводная Птица. Лети домой.
Мы пересекли участок; каменная птица все так же смотрела в небо своими высохшими глазами. Небо же по-прежнему было затянуто пеленой серых туч без единого просвета, но дождь уже кончился. Мэй выдернула из земли пучок травы и подбросила вверх. Ветра не было, и травинки, рассыпавшись в воздухе, упали к ее ногам.
– До заката еще полно времени, – сказала девчонка, не глядя на меня.
– В самом деле, – откликнулся я.
Я рос единственным ребенком в семье, и мне трудно представить, какие чувства испытывают друг к другу братья и сестры и как общаются между собой, став взрослыми и начав самостоятельную жизнь. У Кумико, к примеру, когда речь заходила о Нобору Ватая, на лице всегда появлялось какое-то странное выражение – будто она по ошибке взяла в рот что-то не то. Но что скрывалось за этим выражением, мне было неизвестно. К ее старшему брату я не испытывал ни малейшего расположения. Кумико об этом знала и понимала, что у меня есть основания так к нему относиться. Да она и сама не была в восторге от старшего брата. Если бы Кумико и Нобору не были братом и сестрой, представить их за дружеской беседой было очень нелегко. Но они находились в кровном родстве, что, конечно же, все осложняло.
