Книга Последняя - Александра Олайва

Именно эта истина сформировала мою жизнь. У меня нет способностей к абстрактной науке и математике – я выяснила это еще в колледже, – но я понимаю достаточно. Достаточно, чтобы не нуждаться в банальностях. Я слышала, как верующие говорят о равнодушии науки и тепле их веры. Но в моей жизни тоже было тепло, и вера у меня есть. Вера в любовь, вера в исходную красоту мира, создавшегося самостоятельно. Когда меня схватили за ногу, передо мной не проносилась моя жизнь: я видела только мир. Величие атомов и всего того, чем они стали.

Пусть то, что я переживаю, это жуткое творение какой-то постановочной команды, пусть я сожалею о решениях, которые привели меня сюда, мне нельзя забывать о том, что сам мир прекрасен. Чешуйчатые спиральки еловой шишки, дугообразное течение реки, обкусывающей берег, оранжевое пятно на крыльях бабочки, предупреждающее хищников о противном вкусе. Это – порядок, возникший из хаоса, это – красота. И то, что она сама себя создала, делает ее лишь красивее.

Я выхожу из леса. Дорога стелется передо мной, словно дым.

Я не могла предвидеть того нападения, но мне следовало ожидать чего-то подобного. Фарса. Чем дольше об этом думаю, тем яснее вижу правду: тот койот был электронно-механическим. Он был слишком крупным для настоящего, он двигался слишком скованно. Он не моргал, и его мутные глаза не меняли фокусировку. Кажется, у него даже пасть не открывалась и не закрывалась, хотя, наверное, губы немного шевелились. Он не кусал меня за ногу: пока я спала, мою ногу просто обмотали проволокой. Я была застигнута врасплох и испугана. Было темно, а на мне не было очков. Вот почему он показался мне живым.

Мир, в котором я сейчас перемещаюсь, – это преднамеренно искаженная людьми красота природы. Мне не следует об этом забывать. Надо это принять. Я это приняла.

Из-за близорукости, пропавшего ботинка и ноющих скованных мышц мне уже через полкилометра нужен отдых. Еще рано, у меня есть время на короткую передышку. Сажусь спиной к дорожному ограждению и закрываю глаза. Все время слышу в лесу шаркающие звуки, которых, как я понимаю, на самом деле нет. Я не разрешаю себе открывать глаза, чтобы в этом убедиться.

Меня будит жажда – бесконечная тянущая сухость во рту. Я хватаю рюкзак, нахожу полупустую фляжку с водой и выдуваю ее до конца.

Только тогда я замечаю, что солнце оказалось не в той стороне неба. Паника пытается пробиться в мои мысли: «С миром что-то не так!» – Но тут мой разум включается, и я понимаю, что солнце просто заходит. Я проспала весь день. Никогда прежде такого не делала. Зато я чувствую себя лучше. Голова яснее, грудь не так сдавлена. Я чувствую себя настолько лучше, что понимаю, насколько гадким было мое самочувствие раньше. Мочевой пузырь у меня переполнен, живот бурчит, требуя пищи. Я так голодна, что вытаскиваю арахисовое масло и заталкиваю в рот несколько столовых ложек, стараясь не обращать внимания на его отвратительный вкус и консистенцию. Перелезаю через ограждение и присаживаюсь за деревьями. Моча у меня густо-янтарного цвета, слишком темная. Я достаю вторую фляжку и выпиваю несколько глотков. Несмотря на обезвоженность, воду надо экономить: без очков я не смогу идти ночью.

Собирая дрова для костра, я обнаруживаю маленького красного тритона. Сажаю его в сложенные лодочкой ладони, присев на корточки – на случай, если он вывернется. Я любуюсь его ярко-оранжевой шкуркой, черными круглыми пятнышками на стройной спинке. Я всегда любила красных тритонов. В детстве называла их огненными саламандрами. Только уже совсем взрослой я со стыдом узнала, что красный тритон – это не отдельный вид, а стадия развития зеленоватого тритона. Что эти яркие подростки становятся тусклыми зеленовато-коричневыми взрослыми особями.

Тритончик привыкает к моим рукам и начинает двигаться вперед по моей ладони, забавно переваливаясь.

Я прикидываю, сколько калорий получу, съев его.

Огненно-оранжевая окраска: яркие токсины. Не знаю, насколько ядовиты тритоны для людей, но рисковать нельзя. Я опускаю руки к мшистому камню, позволяю тритону перебраться на него и заканчиваю строительство укрытия.

Этой ночью мне снятся землетрясения и электронные карапузы с клыками. Утром я разбираю лагерь и плетусь на восток по дымной ленте дороги. Пусть я не в состоянии сфокусировать глаза, но мысли у меня сфокусированы. Мне необходимы припасы. Новый рюкзак, ботинки и пища – какая угодно, лишь бы не арахисовое масло. Опять тревожусь из-за воды: я как будто вернулась назад во времени. На сколько дней? На три, на четыре? По моим ощущениям, это происходило несколько недель назад. Я вернулась к тому времени сразу после ужасного голубого дома, после болезни, когда смогла снова двигаться, но еще не нашла магазинчик. У меня нет еды, почти нет воды – и я двигаюсь на восток, высматривая подсказку, а подсознательно боюсь, что ее вообще не будет. Все совершенно так же, вот только теперь я не вижу и осталась без обуви.

Это было бы комично, если бы так не раздражало. Я иду медленно, слишком медленно. Но стоит мне попытаться ускориться, как я спотыкаюсь или наступаю на что-нибудь острое. Кажется, будто моя левая ступня превратилась в громадный синяк с громадным волдырем.

Утро холодное и бесконечное. Эта туманная монотонность хуже робокойота, почти так же тяжела, как та кукла. Если им хочется меня сломить, то они на правильном пути: надо заставить меня бесконечно брести куда-то, ничего не видя и ни с кем не разговаривая. Никаких испытаний, где ты либо справляешься, либо проигрываешь. Спасательная фраза постоянно заползает мне в голову, дразнит меня. Впервые я жалею о том, что настолько упряма. Хочу быть больше похожей на Эми: просто пожать плечами и признать, что с меня хватит.

А что, если… что, если я пойду быстрее, несмотря на зрение? Может, я споткнусь по-настоящему. Может, растяну лодыжку серьезнее, чем Этан. У меня будет серьезное растяжение… может, даже перелом. Или если я буду неосторожно обращаться с ножом? Может, он сорвется и лезвие воткнется мне в руку – настолько глубоко, что с помощью аптечки первой помощи с раной справиться не удастся? Обстоятельства не позволят мне продолжить. Я буду вынуждена выйти, и все скажут: «Твоей вины в этом не было». Муж меня поцелует и посетует на мое невезение, но при этом скажет, как он рад, что я снова дома.

Эта мысль не лишена привлекательности. Не преднамеренно себя травмировать, конечно, а просто позволить себе сделать ошибку. С каждым шагом эта идея кажется мне все менее нелепой… и тут я замечаю впереди какое-то туманное здание. Несколько осторожных шагов – и я вижу бензозаправку. Самодельное объявление «Бензина нет» прикреплено к колонкам – такое крупное, что даже без очков я могу его прочесть на расстоянии нескольких сотен шагов. Мое внимание полностью возвращается к игре – и у меня тревожно сжимается сердце. Приблизившись к заправке, я вижу россыпь домов на второстепенной дороге слева от меня.

Перекресток украшен цветным мусором. Щурясь, я вижу, что это установленные на газоне объявления. Вижу объявление о наборе в младшую бейсбольную команду, какую-то чушь в поддержку национальной стрелковой ассоциации. Одно объявление просто призывает: «Покайтесь!» На самом краю этого набора – еще один стенд, покрытый бамперными наклейками, больше десятка. Среди наклеек в глаза бросается одна: голубая стрелка, указывающая налево.