Книга Тимошина проза - Олег Зайончковский

– Теперь предлагаю, – воскликнул он, – нашим героям дня высказаться самим и объяснить нам с вами, зачем мы должны читать их замечательные произведения. Итак, кто начнет?

Авторы переглядывались, нервно ерзая под столом ногами. Тимоша невольно прикинул, что бы чувствовал на их месте он.

– Пожалуйста, э-э… – Модератор вложил микрофон в руку ближайшего от себя автора. – Только не долго и в порядке очереди.

Авторы забубнили. Они рассказывали о себе и зачитывали фрагменты текстов. Все они были провинциалы, за исключением женщины, которая сообщила, что живет в Москве.

– Несколько лет проработала проституткой, – пояснила Надя.

Авторы мужского пола все как один описывали свое детство. Правда, детство у каждого протекало в особых, неповторимых условиях, потому что они были родом из разных мест. Бывшая проститутка, как и следовало ожидать, черпала вдохновение в недавнем прошлом. Тексты Тимошу не впечатлили.

– Знаешь, – шепнул он Наде, – на фоне твоих писателей я не испытываю комплекса неполноценности.

– А должен был? – Надя подняла бровь. – Ах да, я забыла, ты тоже пишешь в свободное от массажа время.

Это был выпад, которого он не ждал. Чтобы ответить, Тимоше требовалось перевести дух, но потом ему расхотелось что-либо говорить совсем.

Тем временем официальная часть мероприятия завершилась. Модератор спросил, нет ли у публики вопросов к авторам, и оказалось, что вопросов нет. Публика дружно повставала с мест и, толкаясь, двинулась, но не к выходу, а в соседнее помещение на фуршет. Авторы посидели еще за столом немного, а потом поднялись и отправились вслед за публикой.

– Мне тоже туда, – объявила Надя. – Ты со мной или как?

– Или как, – ответил Тимоша холодно.

Презентация в нем оставила неприятное ощущение, и особенно его ранило Надино поведение. Тимоша был так расстроен, что по дороге домой, в метро, толкнул какого-то человека. Толкнул и не извинился, что было совсем на него не похоже. Но постепенно, пока он ехал, чувство досады в нем распространилось и на себя самого. Может быть, это он повел себя как-то не так – не умел быть приятным и тем спровоцировал Надю на колкость. Напротив него в вагоне сидела пожилая женщина; глядя мимо Тимоши, она покачивала головой. У женщины просто устала шея, но выглядело это так, будто она всю дорогу о чем-то своем сокрушается.

Ночью Тимоше снились Бобры. Там на центральной площади происходило литературное мероприятие. На трибуне стояла Надя в очереди к микрофону. Тимошу она не видела или не хотела видеть. Зато его опознал бомбила с лицом клубного модератора. «Ребята! – вопил модератор-бомбила. – Этот парнишка засланный массажист!» Публика гневно гудела. «Долой!» – слышал Тимоша со всех сторон. А на трибуне Надя очаровательно улыбалась, готовая к выступлению.

9. Голубь

Наутро Тимоша замерз в постели. Он встал, чтобы плотнее закрыть окно, и увидел, что в городе наступила осень. Дома и прочий наземный пейзаж растворялись в липкой сырой субстанции, выделяемой небесами. Четким был только передний план, то есть приделанный под окном ящик кондиционера с сидевшим на нем печально-шарообразным голубем. Обездвиженный непогодой голубь смотрел на Тимошу бессмысленно-пристальным глазом. Прилетевшая сверху капля щелкнула голубя в темя, но он лишь невесело подмигнул и выпустил экскременты.

Тимоша вернулся под одеяло – затем только, чтобы перележать сборы родителей на работу. Они уже были на выходе: из передней слышались шорохи их одежд и осторожный шепот. Вот наконец и лязгнул дверной замок, не умевший защелкиваться бесшумно. Если Тимоше случалось проспать, как сегодня, этот звук обязательно его будил. А просыпал он довольно часто, потому что в Проектной организации к офисной дисциплине относились без фанатизма. Тимоше зато выпадала возможность утром побыть одному в квартире.

Он застал еще в воздухе диалог папиного одеколона с мамиными духами. Еще на плите не остыла овсянка, только стала немного резиновой. Вместе с этой овсянкой Тимоша вкушал свое воображаемое одиночество. Будто призрак его сиротства витал по кухне, присаживаясь на пустые родительские табуретки. К счастью, то был всего лишь призрак, просто повод подумать о папе с мамой.

Тимоша любил с утра остаться один в квартире, на просторе и в тишине. Но сегодня ему захотелось совсем не пойти на работу. Голубь подал ему идею – этот бессолнечный мокрый день слишком располагал к созерцанию и печали. Можно было бы, глядя в окно, зарастающее дождевыми брызгами, наполняться переживаниями и образами, а потом их изливать в виде прозы. Оставалось преодолеть небольшое сопротивление в виде совести и, позвонив доверчивому шефу Розкинду, ценой какой-нибудь правдоподобной лжи купить себе день свободы.

10. Тимошина «Азбука»

Итак, этот первый осенний день весь посвящался прозе. Вопреки вчерашнему щелчку от Нади, спровоцировавшему ночной кошмар, Тимоша отнюдь не считал себя человеком, посторонним литературе. Несколько лет у него в компьютере существовала папка под заголовком «Азбука». В ней лежало еще тридцать папок, обозначенных от «А» до «Я» буквами алфавита. Это не было картотекой – в папках хранилась Тимошина проза. Он регулярно приумножал ее, добавляя тексты то в одну, то в другую папку. В каждом Тимошином тексте присутствовало ключевое слово. На какую оно было букву, в ту папку и помещался текст. К примеру, сегодняшний голубь, после того как был художественно описан, упокоился под буквой «Г».

То, что Тимоша писал, не было дневником, воспоминаниями или какими-то предварительными заметками. Это были не связанные между собой прозаические миниатюры, плод свободного вдохновения. Если в мозгу возникало ключевое слово, Тимоша творил на одном дыхании. А когда дыхание пресекалось, текст считался законченным и отправлялся в соответствующую папку. Так был устроен Тимошин литературный процесс. Но даже надежная организация не отменяет трудностей творческого характера. Бывало, что ключевое слово не приходило на ум, а писать всё равно хотелось.

Была и другая проблема. Тимоше, как всякому сочинителю, требовался читатель. Он до сих пор никому не показывал своих текстов – даже родителям, полагая не без оснований, что реакция их будет та же, что на его занятия массажем. Тимоша утешался тем, что пишет «непосредственно в ноосферу», но с ней, к сожалению, не было обратной связи.

Однако сегодня ему творилось неудержимо. Ноосфера дышала близко, она обнимала, окутывала Тимошу. Ключевые и просто слова, не застревая в сознании, сразу выстраивались во фразы. Под быстрыми пальцами вкусно пощелкивала клавиатура, а за окошком дождик тоже что-то выстукивал на кузове кондиционера. Сегодня «дыхание» не кончалось. В литературном угаре Тимоша провел весь день и почти не отметил в сознании, как вернулись с работы родители. За ужином он был рассеян и невпопад говорлив, впрочем, предметы застольной беседы казались ему несущественными. Даже физические предметы, такие как нож и вилка, виделись как бы уменьшенными в размерах.

Вечером он отказался смотреть кино. Тимоша был так наполнен собственным творчеством, что приобщаться к чужому казалось ему пустой тратой времени и душевных сил. Зато целую ночь он не гасил компьютер. Стоило ему прилечь, как в голове возникала новая удачная фраза или поправка к старой. Такого с Тимошей еще не бывало. Наутро он твердо решил, что порывает с массажной практикой и посвящает всего себя литературным занятиям.