Книга Виктор Суворов: исповедь перебежчика - Дмитрий Гордон

— …и чтобы все потенциальные предатели зарубили себе на носу, чем эти скверные игры заканчиваются, да?

— Да-да-да, так вот, Георгия Маркова убивали так, чтобы никто ничего не заподозрил, однако не приняли в расчет то, что это все-таки страна Шерлока Холмса, Агаты Кристи и Джеймса Бонда. В любой другой не докопались бы, а тут — пожалуйста! Внимательно осмотрели труп, нашли маленькое красное пятнышко, разрезали, а там дробинка какая-то. Ага, давай ее сюда! В металлической капсуле обнаружили крохотные дырочки, проделанные, чтобы отравляющее вещество.

— …рицин…

-… постепенно поступало в кровь, и тогда по негласным каналам британцы сообщили советским товарищам, что этого здесь, в Англии, не позволят! Не знаю, как бы к подобным акциям отнеслись где-то еще, но англичане недвусмысленно заявили: такие вещи у нас не проходят!

Это был уже вызов профессиональной их гордости и достоинству — называй, как угодно, поэтому они во что бы то ни стало стремились новые покушения предотвратить, и оттого наша жизнь: моя, Тани и детей — была еще сложной в том плане, что нас очень плотно тогда охраняли. Я отмахивался: «Мне-то не надо.», а они настаивали: «Черт с тобой, но пусть видят, что с нами тут шутки плохи. Мы не тебя, в конце концов, охраняем, а нашу британскую гордость — это на первом месте!».

Георгия Маркова я считаю своим братом, который меня собой заслонил (если бы я был первый на очереди, тогда — все!). Мне — я предельно, как видишь, с тобой откровенен — чувство страха знакомо (если бык на меня бежит, страшно!), но тогда его не было — вот как это объяснить? И еще: с тех пор как написал «Ледокол», езжу уже куда угодно. Могу даже с тобой встретиться.

— …без охраны…

— Уверен? Не торопись: тут два батальона сзади стоят. (Оглядывается.)

— Что-то не вижу…

— Они просто шапки-невидимки надели. (Смеется.) После выхода «Ледокола» я не прячусь: «Ребята, если нужен, — пожалуйста! — но это будет доказательством того, что я прав. Мочите меня в каком-нибудь сортире, но тем самым признаете, что других аргументов у вас нет».

В Москве, Дима, все-таки не последние идиоты сидят — они понимают, какой поднимется шум. «Ледокольчик» известен? Да! Он прозвучал? Не то слово! Ты-то еще молодой, не помнишь, а я как раз в академии с Таней учился, когда начали Солженицына прессовать: дескать, выгнать его за «ГУЛАГ» из Союза!

— Семьдесят первый, наверное, год?

— Точно, и вроде все тихо, но я в метро взглядом своим разведывательным секу: люди со старыми затрепанными журнальчиками «Новый мир», где Солжа печатали, едут себе и читают.

— Бессовестные какие!

— Короче, это реклама. Я понимаю: любая акция против меня для них контрпродуктивна, и, надеюсь, мозги у бывших коллег работают — им невыгодно меня устранять. Тот же Саша Литвиненко издал книгу «ФСБ взрывает Россию»: никто на нее внимания не обращал, но когда с ним расправились, заговорили о ней все.

«Человек может быть свободным только тогда, когда собственные деньги имеет, и когда говорят, что деньги не радуют. Значит, они не твои»

— Цитирую Виктора Суворова. «Получив смертный приговор, я вдруг ясно осознал, что человеку отпущено совсем немного времени. Каждый прожитый день расцениваю как подарок судьбы, как сказочный лотерейный выигрыш — за этот день надо успеть сделать самое главное в жизни, ибо завтрашнего может не быть. Вот я и пишу книжки: этим занят утром, днем, вечером и ночью». Читателям нашим напомню, что ты — автор бестселлеров «Ледокол» и «Аквариум», многочисленных книг по истории Великой Отечественной войны и в мире известен прежде всего этим. Настоящая твоя фамилия Резун — почему же ты стал Суворовым?

— Докладываю: прежде всего это была шутка — может, и неудачная. Вначале я написал книгу, самую первую, то есть, как прибежал в Лондон, сразу за «Ледокол» засел, но у меня ни литературы здесь не было, ни источников.

Идея, представь, есть, но необходимо найти мемуары Жукова, да на русском, естественно, языке — ну где их тут взять? Так же, как и воспоминания Рокоссовского, подшивки газет «Правда» и «Красная звезда» за тридцать девятый-сорок первый годы, а ведь нам нужно на что-то жить, как-то существовать. «О’кей, — думаю, — я это обязательно осуществлю, а сейчас быстренько какую-то книжку издам, чтобы хоть что-нибудь заработать». Финансовая независимость была мне нужна — наверное, ты понимаешь, что это? (Пожимает руку.).

Человек может быть свободным только тогда, когда собственные деньги имеет, и когда говорят, что деньги не радуют. Значит, они не твои (Смеется.). Лично я люблю, чтобы они меня радовали, поэтому и написал книгу «Рассказы освободителя». Там разные байки собраны: я в военном училище, я в Чехословакии, я на даче генерала армии (а впоследствии маршала) Ивана Игнатьевича Якубовского чищу сортиры.

— Это же был главнокомандующий Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского договора…

— Да, но в ту пору командовал Киевским военным округом, и я приводил его клозеты в порядок.

Я, в общем, быстренько эту книжечку подготовил, отнес издателю, тот долго носом крутил. «Если, — сказал, — ты поставишь свою фамилию, это будет бестселлер. Не оттого, что там содержание бесподобное, а потому что из ГРУ ты такой один». Как-то меня некий дядя подначил: «Пишешь под псевдонимом ты или нет — деньги тебе платят одни и те же». Как бы не так, и если, допустим, свой труд издает первый зам руководителя Администрации президента России Сурков. Если каким-то псевдонимом воспользовался (но многие-то все равно в курсе, что автор Сурков) — это одно, а если подпишет просто Иван Петров, точно такая же книга, может, и не пойдет, поэтому я, как Бонапарт, — все наперед просчитываю.

Книжка моя получилась веселой: шутки, какие-то байки армейские. Издатель советовать стал: «Мне нужно, чтобы фамилия автора русской была…». Я предложил: «А может быть, украинской?» — «А украинцев тут кто знает?». И правда: армяне, грузины, евреи — все мы там русские, то есть поставили мне условие: псевдоним, если под своим именем издаваться не хочешь, должен быть русским. Я таки не хотел — не оттого, что КГБ или ГРУ боялся дразнить, а потому что соседи родителей клевать стали бы: «А это ж сыночек ваш». Зачем? — я не собирался никого подставлять.

— Почему в таком случае ты Суворов?

— Все тот же издатель попросил: в фамилии должно быть что-то военное — мол, слышали, но точно не припомним откуда, и еще хорошо бы три слога — ра-ра-ра! Короче, сидели мы с ним, чуточку выпили.

— …закусили…

— ну меня сорвалось: «Калашников!». Он головой покачал: «Нет, этого знаем». Второе, что взбрело сразу на ум, — Суворовское училище, где детство мое оставлено. Мог бы и Жуковым назваться, но тут не прошло бы.

— Два слога…

— а надо три, и я произнес: Суворов. Он спросил: «А кто этот Суворов такой?». Я объяснил, а Виктором стал по новым моим документам. Переименовали, чтобы Владимиром не был: Виктор — интернациональное имя, а Владимир — чисто русское (поэтому Таня уже тридцать один год меня так называет).