Книга Стриптиз в кино - Нэнси Бартоломью

— Как что? Да вот эта, которая… как ее? “Как же смогу я скучать по тебе, если ты не уезжаешь? ” — Рейдин оперлась на дверь и мечтательно улыбнулась. — Никогда не принимала эти слова на свой счет. Но мотив что надо. Убойный.

Нейлор повернулся и пошел от дверей Рейдин, держа в руке поломанную, переставшую быть опасной игрушку. Когда он уже выходил из ее владений, соседка бросила вдогонку фразу, заставившую его резко остановиться.

— Эти ребята из цветочного магазина, видать, очень любят такую музыку.

— Почему вы так решили, Рейдин? — спросил Нейлор, поворачиваясь к ней.

— А как же, если и в тот раз, и в этот она играла у них в машине? Они и сегодня на ней приехали.

— Откуда вы знаете? Видели?

— Машину — нет, она за углом была. А слышать — слышала. Та же музыка, что и когда цветы привозил… “Как же смогу я скучать по тебе… ” Ужасно любил мой бедный муж эту песню…

Я посмотрела на Нейлора и прочитала в его глазах искреннюю благодарность в адрес моей странноватой соседки. Что меня очень обрадовало.

Глава 13

Нейлор не стал тратить много времени на то, чтобы объяснить мне основы криминалистики и суть лабораторных исследований. Просто поспешил уехать, чтобы поскорее сдать на экспертизу взорвавшуюся игрушечную собаку. Перед этим он коротко сказал мне, что игрушку, как и букет цветов, следует рассматривать в качестве предупреждения. Пока еще полушутливого, если подобные вещи вообще можно назвать шуткой.

— Если бы они хотели, — добавил он, — причинить тебе и твоей собаке более серьезный вред, то начинили бы свою чертову игрушку не таким количеством взрывчатки. Но, как бы то ни было, Кьяра… — его голос звучал непривычно серьезно, — как бы то ни было, они дали тебе понять: не вмешивайся во все эти дела. То же самое, дорогая, пытался сказать тебе и я, только другим способом.

Взгляд, который он бросил на меня при этом, не выражал ни симпатии, ни ласки: типичный взгляд полицейского при исполнении служебных обязанностей. Я для него была сейчас лишь одним из свидетелей преступления, да еще из тех, кого нужно охранять, чтобы не случилось чего-нибудь плохого. Конечно, он хотел бы запереть меня в доме, и чтобы я носа не высовывала на улицу, не говоря уж о клубе. Но ведь там, помимо всего прочего, моя работа — пускай некоторые считают ее не вполне пристойной. (Не знаю, не знаю, по-моему, это куда пристойнее, чем, например, политика, где люди зачастую оголяются гораздо больше, но в отличие от нас не доставляют этим ровно никакого удовольствия никому: ни женщинам, ни мужчинам.) Да, там, в клубе, пока еще была моя работа, которая мне давала и средства, и, если хотите, своего рода удовлетворение: меня многие знали, мной любовались. Разве это не приносит вполне естественного удовлетворения? Даже радости… Ох, далеко не всегда, конечно.

На вечер я оставила Флафи у Рейдин, забросав их пачками со сладостями, которые были утешением для обеих, и собачьй едой. А еще они будут счастливы от общения друг с другом — если, конечно, не умрут раньше времени от переедания. Надеюсь, сегодня больше никто не побеспокоит Рейдин опасными глупостями вроде букетов с угрожающими записками или самовзрывающихся игрушек.

— Иди, иди, Кьяра, — напутствовала меня Рейдин со своего любимого кресла. — У нас с Флафи все будет о’кей. Кроме того, мой Джерри… — она ласково похлопала приклад дробовика, — он всегда со мной и готов отразить любое вражеское нашествие. За нас не беспокойся, дорогая. Мы поиграем с собачкой в настольный хоккей, поедим немножко, посмотрим программу о животных, Флафи вдоволь полает на львов и обезьян…

Обычно на пути в клуб я думаю о разных вещах, однако сейчас все мысли сосредоточились на Рейдин и Флафи, оставшихся в одиночестве там, куда уже дважды наведывались посланцы неизвестных преступников. Или преступника — что не намного лучше. А может быть, даже хуже. Мне думалось, сама я еще как-то могу за себя постоять, но старая полубезумная женщина… И крошечная собачка… Они ведь так уязвимы, невзирая на все дробовики. И убийца это прекрасно знал.

Тот самый убийца или маньяк, который испугался моих не слишком активных действий и, вполне вероятно, избрал меня следующей жертвой. Но почему? Этого понять я никак не могла. Неужели только потому, что я пытаюсь что-то нащупать и веду свой не слишком умелый розыск? А может, убийца Винус действительно кровавый маньяк, поставивший целью отстреливать танцовщиц-стриптизерш? Винус оказалась первой в этом ряду. Или, наоборот, первой должна была стать я, а гастролерша оказалась случайной жертвой?

Я продолжала думать обо всем этом, когда переезжала через мост над заливом и видела внизу огоньки множества яхт и лодок, отражавшиеся в чернильно-темной воде. А над всем этим мигали и переливались ранние звезды. Ночь стояла теплая и ясная. В такие ночи я нередко задерживалась у воды или ехала очень медленно, подставляя голову весеннему бризу. Хотите верьте, хотите нет, мне такое общение с природой помогало потом в танцах, придавало им, так я считаю, большую естественность и непосредственность. Однако сейчас было не до этого — хотелось поскорее и в безопасности доехать до места. Сегодня я не буду на сцене играть ни в какие полуэротические “ку-ку” и “найди меня” — нет настроения, к тому же нога болит. Сегодня буду в красном бархате — само достоинство и элегантность. Наш режиссер замер от удивления, увидев меня у входа, и встал в дверях, словно решил помешать войти.

— Кьяра! Опять? Почему ты не у себя дома на диване? Зачем все это? Сама ведь знаешь, тебе нужен отдых.

Я слегка подмигнула ему — он славный парень, этот Рыжик — и продолжила путь в гримерную.

— Кьяра, — повторил он с не вполне понятной мне интонацией, — мы не думали, что ты…

— А я вот она, здесь, — ответила я и вошла в комнату.

Вчера на моем месте сидела Марла. Сейчас на нем рядом с моими тюбиками, банками и флакончиками возвышалась совершенно незнакомая мне блондинка и гляделась в мое зеркало.

Остальные девушки, находившиеся в комнате, сразу — умолкли. Новенькой потребовалось некоторое время для того, чтобы понять: что-то произошло. Она замерла с кисточкой в руке и медленно повернулась. Я уже сказала, она была блондинкой, теперь я увидела, что, как и полагается, у нее были голубые невыразительные глаза, маленький кукольный носик и губки бантиком.

— Привет! — каркнула она самоуверенным тоном. — Я Фрости Лике.

Думаю, английская королева Виктория представлялась намного скромнее.

Я ничего не ответила, занятая тем, чтобы унять какую-то детскую ярость, — так бывает, если видишь, как чужая девчонка сидит на полу и играет твоими куклами.

Блондинка, видимо, не так истолковала мое молчание, потому что, сменив тон на снисходительный, продолжила:

— Да, дорогуша. Я та самая Фрости Лике, кинозвезда. Ну и что такого, верно? Ведь все мы прежде всего люди, не так ли?

Она хихикнула, а одна из наших девушек глубоко вздохнула в предвкушении скандала.