Книга Седьмое небо - Рини Эйкомб

Он действительно готов был остановиться по первому ее знаку. Синтия с минуту молча смотрела в его потемневшие от страсти глаза, потом прошептала:

— Нет.

Рамон наградил ее долгим страстным поцелуем, который, казалось, проник в самое сердце Синтии. Потом он стал покрывать поцелуями ее подбородок, нос, подрагивающие веки, осторожно коснулся кончиком языка шрама на виске. В этой ласке было столько нежности, что душа Синтии преисполнилась любовью и благодарностью.

Синтия тоже начала было ласкать Рамона, но он решительно отвел ее руку.

— Не сейчас.

Она не стала возражать, отдав инициативу ему. Она молча вытянулась на постели и отдалась целиком его ласкам. Синтии нравилось ощущать себя соблазненной, и она погрузилась в пучину наслаждения, чутко прислушиваясь к своим ощущениям.

Когда губы Рамона сомкнулись на ее набухшем темном соске, Синтия, казалось, совсем перестала воспринимать реальность, полностью погрузившись в эмоции. Ее плоть требовала все новых острых ощущений, малейшее прикосновение его губ заставляло напрягаться каждую клеточку.

Иногда — словно сквозь туман — Синтию охватывало ощущение чего-то до боли знакомого. Ей казалось, что в прошлой жизни она много раз переживала эту приятную бесплотность и поглощение наслаждением. Она точно знала, что с нею был этот мужчина, она помнила его прикосновения, знала, что последует за этим, и боялась лишний раз перевести дыхание, чтобы не спугнуть его.

Синтия балансировала на грани реальности. Когда Рамон начал целовать ее живот, игриво ласкать языком пупок, отчего на нее толчками накатывали волны новых неизведанных наслаждений, Синтия ощутила, как желание пронзило ее острой пикой, и глухо взмолилась:

— Рамон!

Моя, стучало у него в висках, она целиком моя — каждый ее стон, каждый вздох наслаждения, каждая клеточка ее прекрасного тела принадлежат мне. Даже ее мысли, ее утерянная память принадлежат мне, когда я прикасаюсь к ней! — с торжеством думал Рамон, и его ласки становились все изощреннее.

Но этого ему было недостаточно, он хотел всего и сейчас же. Не в силах сдерживать бешеное желание, Рамон вдруг рывком приподнялся на кровати и заметил, как Синтия беспокойно открыла глаза и зажмурилась от падавших из окна лучей солнца. Он поспешил задернуть шторы, и освещение стало золотисто-приглушенным. Синтия снова открыла глаза и внимательно наблюдала за Рамоном, неторопливо снимающим остатки одежды. Она с интересом рассматривала открывающееся ее взору тело, будто впервые видела обнаженного мужчину.

— Ты изучаешь меня, словно девственница, — с усмешкой заметил Рамон, вновь ложась рядом с ней.

Синтия улыбнулась чарующей улыбкой и в следующий момент начала ласкать, целовать, поглаживать, обводить пальцем его плечи, живот, ягодицы, иногда впиваясь в них ногтями и доводя Рамона до исступления. Тело Рамона стало влажным, и Синтия с наслаждением вдыхала терпкий мужской запах, который действовал на нее как наркотик.

В какое-то мгновение она оказалась сверху, и их тела двигались в унисон, пока колено Синтии не пронзила резкая боль. Она застонала и упала навзничь. Рамон быстро сообразил, в чем дело. Синтия едва успела опомниться, как он ловко изогнулся и коснулся губами багровых шрамов на ее больном колене.

— Нет! — протестующе всхлипнула она и, вцепившись в волосы Рамона, попыталась оттащить его голову от своего колена.

Рамон не стал сопротивляться, но, склонившись над лицом Синтии, горячо прошептал:

— Если ты снова вздумаешь рисковать своей жизнью, я убью тебя собственными руками!

Вместо ответа Синтия впилась в его губы, всей душой желая избавить Рамона от страха. Она не сомневалась, что это был именно страх потерять ее, и она не понаслышке знала, что это такое. Ее душа наполнилась благодарным теплом и состраданием.

В этот момент Рамон овладел ею, резко и с силой, но Синтии не было больно. Напротив, она испытала наивысшее наслаждение, которое, как она подозревала, было ей знакомо. Синтия с радостью приняла Рамона в свое лоно, как это бывает после долгой разлуки страстных любовников.

— Рамон! — с нежностью выдохнула она.

И Рамон вознесся на седьмое небо, испытывая сильнейшее наслаждение, граничащее с безумием. Ему казалось, что Бог послал ему последний в жизни шанс испытать неземное наслаждение от близости с любимой женщиной. Синтия стонала при каждом его движении, и по мере приближения к пику стоны становились громче.

Достигнув апогея, Синтия неожиданно замолчала. Рамон дрожащей рукой отвел влажные спутанные пряди ее волос, чтобы лучше видеть лицо Синтии. Его поразило молчание Синтии именно в этот момент, словно она стремилась полностью вобрать его в себя до последней капли. Рамону даже показалось, что она находится сейчас где-то далеко, в другом измерении.

Теперь и Рамон достиг пика наслаждения. Он прикрыл глаза и замер в надежде удержаться подольше на самом верху. Оба словно отключились на некоторое время и с трудом возвращались к действительности. Обратный путь дался им несравнимо труднее.

Они лежали рядом с закрытыми глазами, приходя в себя. Это было как первое затишье после бури, когда ветер еще не стих окончательно и неизвестно, не принесет ли он с собой новый порыв урагана. Все теперь зависело от них самих — от слова, от жеста, от взгляда.

Рамон лег на бок и, положив голову на согнутую в локте руку, стал смотреть на Синтию, водя по ее щеке пальцем другой.

— Все хорошо, дорогая? — хрипло спросил он.

Она молча кивнула и, не в силах смотреть на лежащего рядом мужчину, уставилась в потолок.

— Я узнала твои прикосновения, — мрачно призналась она.

Палец замер на ее щеке, и Синтия добавила не слишком, впрочем, уверенно:

— Я узнала тебя.

— Почему ты сказала это в прошедшем времени? — спросил Рамон после короткого молчания. — Это так важно?

Синтия кивнула и снова закрыла глаза. Из-под длинных ресниц показались слезы.

— Просто… я знаю твое прикосновение, — прошептала она, — и мне показалось, что я узнала тебя… Я очень боюсь, что этим ограничатся мои воспоминания.

Рамону вдруг захотелось заплакать вместе с ней. Он обнял Синтию, поцеловал ее в бровь, потерся щекой об ее волосы.

— Все придет в норму, не волнуйся. — Рамон пытался говорить твердо, хотя на самом деле ни в чем не был уверен. — Доверься мне, дорогая, скоро все наладится, а я постараюсь, чтобы это произошло не так мучительно, обещаю.

— Так, значит, это должно быть все же мучительно?

Рамон вздохнул, решив быть откровенным.

— Да, иначе не получится.

Какой же я идиот, что пошел на эту близость! — мысленно отругал себя он. Уж этого-то никак нельзя было допускать. Ведь я поклялся не прикасаться к Синтии, пока заново не завоюю это право, утерянное двенадцать месяцев назад. И что же? Не прошло и суток, как мы встретились, а я уже увлек ее в постель, дав волю своему желанию.