Книга Речная нимфа - Элейн Кроуфорд

— Немного ослабить его не помешает, — прошептала девушка, поворачиваясь и расстегивая верхнюю пуговицу.

— И даже поможет, — со смешком подтвердил Пирс.

Он привлек ее к себе, и сквозь то немногое, что на ней оставалось, она ощутила все его тело и в особенности выпуклость на брюках. Сознание, что именно на нее он так реагирует, заставило Жоржетту затрепетать, но не от испуга или смущения. Пожалуй, ничто так не отличало ее от благовоспитанных юных леди, как знакомство, пусть даже чисто теоретическое, с мужской физиологией. Маскируясь под парнишку, она проводила немало времени среди мужчин. То были юнги, подручные из доков, матросы и разнорабочие. Само собой, разговор в их среде, о чем бы ни зашел, возвращался к женщинам и потребностям плоти, а уж перемены, происходящие с мужским телом, обсуждались необычайно подробно.

Потому Жоржетта и ощутила в первую очередь любопытство и волнение, а кроме того, чувство своего могущества. Правда, ей не пришлось долго предаваться размышлениям на этот счет — происходящее вновь захватило ее и закружило, словно в водовороте.

Прикосновения и поцелуи Пирса были упоительны, и она отвечала с пылкостью, которой до этого дня в себе не подозревала.

— Ты мне нужна, Ласточка, Боже, как ты мне нужна! — прошептал Пирс, и она поняла, что означают эти слова, а также то, что не сможет ему отказать.

Она позволила ему опустить с плеч лямки сорочки, и та упала на пол. Теперь она стояла перед ним полуобнаженной, но по-прежнему не чувствовала стыда. Все, что происходило между ней и Пирсом, казалось настолько правильным, что она не отвела бы взгляда, даже если бы сквозь окошки каюты лился яркий свет. Но, увы, лишь отсвет звезд проникал в полумрак небольшого помещения, не позволяя увидеть обожание в глазах Пирса, которое, конечно же, сияло в них, потому что иначе и быть не могло. Потому что он любил ее, не мог не любить.

Ее пронзила властная потребность ответить лаской на ласку, коснуться его повсюду, завладеть им. Неумело, трепещущими руками Жоржетта принялась расстегивать его рубашку. Когда после короткой заминки она взялась за верхнюю застежку брюк, ласкающие руки Пирса замерли и он затаил дыхание. Потом его пальцы впились в ее плечи, давая понять, что он охвачен тем же безумием, что и она.

Жоржетта рывком вытянула полы его рубашки из-под пояса брюк, отстранила их и прильнула к мощной груди, наслаждаясь прикосновением кожи к коже. В этот момент сжигающий их жар стал почти нестерпимым. Она провела губами по его груди, нашла плоскую выпуклость соска и слегка прикусила ее зубами. Плоская вершинка приподнялась, и Жоржетта услышала стон. Она отстранилась из опасения, что причинила ему боль. Пирс потянул ее к узкой корабельной койке, на ходу сбрасывая рубашку. Его лакированные ботинки с глухим стуком один за другим свалились на пол. Присев на край койки, она поскорее освободилась от чулок, подвязок и панталон.

Жоржетта опустилась на кровать, а пару секунд спустя матрац принял вес мужского тела. Она протянула руки в безмолвном призыве. Пирс опустился сверху медленно и осторожно, как если бы хотел, чтобы она сполна насладилась этой минутой и ощутила его крепкие мускулы, а главное — одну особенно твердую и напряженную часть его тела, которая до этих пор оставалась тайной. Но Жоржетта инстинктивно угадывала, что именно его сокровенная плоть может удовлетворить властную потребность, о которой она не знала до этой ночи — необыкновенной ночи, словно созданной для того, чтобы она, Элен Жоржетта Пакуин, могла наконец познать, что значит быть женщиной… женщиной Пирса Кингстона.

Теперь он был рядом, ее мужчина, и его ладонь скользила вверх по ее животу, выше, выше — на грудь.

— Ласточка… моя милая, нежная Ласточка… ты даже прекраснее, чем я представлял…

Его горячее дыхание коснулось ее груди, и Жоржетта почувствовала жадный и бережный поцелуй. Жар в ее крови превратился в обжигающее пламя. Все между ног, внутри и снаружи, стало клубком огня и — странное дело — влагой. Она до боли закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Рука двинулась вниз, нашла средоточие ее женственности, ее отчаянного голода, и она все-таки вскрикнула, зажимая рот ладонью.

Ласточка выгнулась дугой навстречу ему, и у нее вырвался приглушенный возглас. То был возглас предчувствия величайшего наслаждения — извечный зов пола. Крик Ласточки возбудил Пирса сильнее любой ласки. Он попытался отвлечься, чтобы все получилось как можно медленнее, но не сумел вынести дрожи ее тела, движения бедер, раскрывшихся, призывающих мужскую плоть коснуться женской.

Пирс подвинулся, чтобы снова оказаться сверху, и закрыл рот Жоржетты поцелуем, зная, что новый, совсем иной, крик неизбежен. Он едва сознавал, как оказался в тесной влажной глубине ее тела, но стоило ему помедлить, как она теснее прижалась бедрами, чтобы принять его еще глубже. Ее инстинктивная жажда почти заставила его потерять голову и овладеть ею со всей страстью и неистовством, как того требовало его тело. Но желание сделать этот момент наименее болезненным для Ласточки помогло справиться с собой. Стараясь не обращать внимания на требовательные толчки ее бедер, на призывные стоны, он приостановился перед тонкой преградой девственности ровно настолько, чтобы собраться. Один резкий, стремительный толчок — и невинность Ласточки ушла в прошлое.

Она вскрикнула, но скорее от неожиданности, чем от настоящей боли — слишком уж быстро все случилось. С полминуты Пирс оставался в полной неподвижности, давая возможность ее телу приспособиться к новому ощущению.

— Прости, — прошептал он, касаясь губами припухших губ. — Я причинил тебе боль.

— Мне почти не было больно… разве что самую малость.

— Это скоро пройдет, останется только наслаждение, на обе наши с тобой оставшиеся жизни.

Когда руки Ласточки снова принялись гладить Пирса, он наконец пошевелился так осторожно, как мог. Даже эта простая ласка добавила напряжения его измученной плоти. Сдержанность стоила ему таких усилий, что все тело била мелкая дрожь. Внезапно Жоржетта подалась навстречу, приняв в себя всю его длину. Удивленный и обрадованный, Пирс отбросил осторожность и отдался чудесному, ни с чем не сравнимому ритму. Ласточка отвечала ему с присущей ей пылом, и их влажные горячие тела сталкивались снова и снова, пока наконец с последним, самым мощным, толчком он не излил всю свою любовь, все свое безумное желание и все наслаждение в горячую, ждущую глубину ее тела.

На этот раз она не издала ни звука, но ее тело на миг словно окаменело, а потом содрогнулось, снова и снова. Сладостные тиски сжимались и разжимались, удерживая блаженство Пирса на какой-то невыразимой высоте. Наконец оба замерли, обессиленные.

— Боже мой… — чуть слышно произнесла Жоржетта.

Пирсу приходилось слышать слова благодарности за наслаждение, но никогда он не чувствовал себя до такой степени желанным, как в этот миг. Он чуть было не стиснул Ласточку в объятиях, но знал, что это воспламенит его снова, а он не хотел торопить ее.

— Боже мой! — повторила она чуть громче.

Пирс заставил себя отодвинуться, но просто не мог удержаться, чтобы не зарыться лицом в волну медно-рыжих волос. От них исходил слабый аромат розовых лепестков, и он знал, что отныне эти цветы будут всегда напоминать ему о чудесном моменте его первой близости с Ласточкой. Боже, он любил ее, любил всем сердцем!