Книга Шепот ужаса - Сомали Мам

Как-то раз Пьер взял отпуск и уехал с друзьями во Вьетнам. Я знала, что друзья его были не слишком высокого мнения обо мне. Они считали меня недостойной, девицей, подобранной с улицы. И вот в отсутствие Пьера я случайно встретила знакомого, племянника моей приемной матери. Парень выбился в люди — работал в министерстве. Он поинтересовался, что я делаю в Пномпене.

Я сказала ему, что учусь, и это было правдой — я все еще ходила на занятия в культурный центр. Племянник предложил пообедать вместе. Когда мы выходили из ресторана, я заметила одного из друзей Пьера — тот уставился на меня. Я разозлилась и в ответ сделала то же самое.

Пьер вернулся раньше. Когда я пришла домой, на полу лежала гора моих вещей. Пьер меня выгонял. Он сказал, что я так и осталась шлюхой и что лгала ему, когда говорила, будто хочу покончить с этим занятием. Он обвинил меня в том, что пока был в отъезде, я встречалась с мужчинами.

Но это было не так. С тех пор как я познакомилась с Пьером, у меня никого не было. И хотя я все еще раздумывала, остаться мне с Пьером или нет, я была признательна ему за то уважение, которое он проявил ко мне.

Почему-то женщину, торгующую своим телом, всегда подозревают в нечестности. Ее считают лгуньей и воровкой. Если бы Пьер устал от меня, я бы ушла, я бы согласилась с его решением. Но меня возмутило то, что он пошел на поводу у других и счел меня всего-навсего шлюхой, которая ворует и лжет, — типичной дикаркой из пнонгов. Я же хотела, чтобы он увидел, какой я стремлюсь стать: честной и порядочной.

Я заплакала. Я не хотела уходить. И сказала Пьеру, что оставалась с ним вовсе не из какого-то там расчета. И не спала с ним за деньги. Сказала, что я не проститутка. Что когда торговала собой, делала это не по своей воле, и не следует обвинять меня в том, чего не было. Я попросила Пьера не торопиться и позволить мне доказать, что я не лгу.

Пока я убеждала Пьера, мне вдруг стало ясно — я этого действительно очень хочу. Пьер не отличался опрятностью и порой вел себя странно, да и часто злился, однако он не был похож ни на кого. Он говорил на понятном мне языке, и мне показалось, он меня понимает.

Я поклялась себе, что если Пьер разрешит мне остаться, я докажу, что не имею с проституткой ничего общего.

* * *

Мы начали жить вместе. Не могу сказать, что я любила Пьера, хотя иногда мне казалось, что я вообще не понимаю, что такое любовь. Но Пьер говорил по-кхмерски, и мне думалось, что мы настоящая семья, что мы не чужие друг другу, как это было с Дитрихом, с которым я общалась жестами и занималась любовью по первому его требованию. Я забросила учебу в культурном центре. Денег у нас было мало, к тому же Пьер сам потихоньку обучал меня языку.

В 1991 году истекал срок контракта с гуманитарной организацией. Пьер хотел вернуться во Францию. Я сказала, что с ним не поеду, но если он еще некоторое время останется в Камбодже, буду жить с ним. Пьер решил остаться, только прежде хотел съездить во Францию хотя бы на две недели — решить свои дела. Но потом обещал вернуться.

Уезжая, Пьер оставил мне на все про все двадцать долларов. Ну, на еду мне хватало. Я много времени проводила у соседей, камбоджийцев с двумя милыми детишками. Мне не нравилось спать одной в большой квартире, так что на ночь соседские дети приходили ко мне.

Но Пьера все не было и не было. Прошло три недели, четыре… Наконец он позвонил — оказалось, все это время он провалялся с малярией. Однако на следующий день уже вылетал. Я поехала в аэропорт встретить Пьера, но забыла уже, как он выглядит, и вначале поздоровалась не с тем мужчиной — подошла к другу Пьера, Патрису. Они в самом деле были очень похожи, но дело было еще и в том, что я тогда не решалась смотреть Пьеру прямо в глаза. Ему понадобилось много времени, чтобы отучить меня от этой старой привычки.

Пьер сказал мне, что ему не удалось подписать очередной контракт на работу в Камбодже. Вместо этого он задумал начать свое дело и открыть кафе или ресторан в центре Пномпеня с видом на реку. В то время в столицу приезжало много иностранцев, среди которых появились и служащие из ООН: в стране готовились к выборам нового правительства. Пьер говорил, что скоро в столицу хлынут миротворческие формирования из всех частей света, из Африки и Европы, и готов был биться об заклад, что все эти люди не прочь будут посидеть в ресторане.

В целях экономии мы переехали к другу Пьера; сам Пьер тем временем подыскивал место. Он нашел здание с видом на реку; первые два этажа в нем были свободны. Пьер задумал открыть небольшое кафе, где утром можно позавтракать, заказав хороший кофе, а вечером плотно поужинать с пивом. Он украсил помещение пальмовыми листьями — стало похоже на деревенский дом — и повсюду расставил цветы. Назвал Пьер местечко L'ineptie, что значило «пустячок».

Для приготовления сэндвичей и фондю Пьер нанял одного друга, итальянца, а еще взял на работу четырех официантов. Иногда он сам прислуживал посетителям, да и я тоже; бывало, работали до двух ночи. Я сразу предупредила Пьера, что трудиться за так не хочу. Тогда он предложил мне всего двадцать долларов в месяц и напомнил, что я не плачу за жилье и питание.

Пьер вложил в дело все, что у него было — несколько тысяч долларов, — чтобы привести помещение в надлежащий вид. В конце первого месяца он выдал мне зарплату. Это были первые деньги, заработанные честным трудом. Я пошла на рынок и потратила все на роскошное платье фиолетового цвета с белым кружевным воротником и небольшим жакетом. Мне казалось, я выгляжу в нем просто красавицей! Шустрый китаец, продав платье вдвое дороже его настоящей стоимости, неплохо на мне заработал. Но я не хотела торговаться. Мое маленькое счастье нельзя было выторговать. В тот вечер, закончив работу, я пришла домой и снова надела платье. Но так и не показалась в нем на людях слишком робела. Платье было только для меня, оно служило мне чем-то вроде волшебной одежды для феи.

Однажды во время очередного звонка во Францию Пьер сказал своей матери, что порвал с бывшей подружкой и теперь живет со мной. Мать очень расстроилась из-за того, что ее сын связался с камбоджийкой. Мне стало неприятно; я даже не думала, что французы могут быть такими расистами, совсем как кхмеры.

Но Пьер резко возразил: «Плевать мне, что ты там думаешь». Я ужаснулась. Как мог он сказать такое матери?! В Камбодже родителям не перечат и выказывают всяческое уважение: при этом не важно, сколько лет самим детям. Видимо, среди французов принято иначе.

У Тео, приятеля Пьера, была видеокамера: он предложил Пьеру снять меня и переслать пленку матери. Пьер так и сделал. Но я чувствовала себя скованной и постоянно робела. Не могла даже рта раскрыть. Вряд ли я понравилась матери Пьера.

В то время я не переставала удивляться разговорчивости французов. Камбоджийцы — народ молчаливый. Мы научились этому дорогой ценой; мне кажется, в камбоджийской культуре молчание стало естественным. Французы же, когда сидели в баре, могли говорить часами напролет. Никогда не видела более болтливых людей.

Я уставала уже от одного того, что слушала их.