Книга Ароматы кофе - Энтони Капелла

Я открыл было рот.

— Постойте! — остановила меня Эмили поднятой рукой. — Вы скажете, что значение здравого смысла чудовищно преувеличено. Что в свете гораздо больше ценится бессмыслица. Или, что все остроты лишены смысла, именно поэтому так глубоки. Или, что сущность всякого искусства во внешнем эффекте, что именно в этом его гениальность. Или… или… еще какую-нибудь глупость выдадите, которая звучит красиво, но на самом деле ни мысли, ни смысла, сплошной пердеж!

В изумлении я уставился на нее:

— Как… что вы сказали?..

— Ну да, да, пердеж! Вы что, полагаете, что современная девушка не должна знать таких слов? — Ее подбородок воинственно взлетел вверх. — Так вот, я стану пукать каждый раз, когда вы произносите остроту.

— О нет!

— Да, да! Может, вы считаете, что я не умею? Поверьте, мы с сестрами весьма поднаторели в этом занятии.

— Да вы просто чистый феномен!

— Чтобы отучить вас острить, я способна и на худшее.

— И вам не страшно, что вас обвинят в неприличном поведении?

— Вас уж бесспорно в этом сроду никто не обвинял.

— Верно, — заметил я по размышлении. — Только в женщине неприличие с хвастовством не связано, это просто неделикатность.

Со стороны мисс Пинкер раздался звук, похожий на бурное фырканье.

Я опешил:

— Вы что это сейчас…

— На меня повеяло очередной остротой.

— Надеюсь, вы обнаружите, что мои остроты источают аромат фиалок и роз, в то время как…

Очередной трескучий звук.

— О Господи!

— Роберт, я не шучу! Вашу высокопарную болтовню я каждый раз буду встречать залпом.

— Послушайте, ведь это же…

— А сейчас растворите-ка лучше окно, — перебила она меня, — не то у отца возникнет вопрос, отчего его изысканный «ява» отдает клозетом.

Вот так я отучился острить и научился говорить серьезно на серьезные темы. Но, разумеется, моя серьезность была наигранной. Ибо именно остроты, какими бы плоскими они ни были, оставались гораздо ближе моей истинной натуре. И все же — ну как не разлиться соловьем по поводу реформ, если сияющие серые глаза жадно внимают каждому твоему слову? Как не прикинуться сострадающим Бедным, если в награду тебя ждет такая улыбка? И как не согласиться, что необходимо как-то помочь Падшим Женщинам, если с каждым нежным абрисом губ, обрамляющим каждое слово, так страстно произносимое этой женщиной, ты возбуждаешься все сильней и сильней?

Удивительно ли, что я с такой легкостью мог после дневного флирта с Эмили Паркер в Лаймхаусе вечером предаваться блуду с какой-нибудь шлюшкой в Ковент-Гарден? Хотя между ними было столь же мало общего, как между завтраком и обедом, между востоком и западом. Мой блуд значил для меня гораздо меньше, чем мой флирт, но в то же время, он был мне гораздо более необходим — ах, как мне это вам объяснить! Мне ясно только одно: если б не проститутки, то во время своего дневного флирта я чувствовал бы себя намного скованней.

При всем этом время для флирта сократилось: мисс Пинкер заставила меня ходить с ней на собрания. О, как она любила эти собрания! То были собрания Общества содействия всемирной цивилизации, собрания Фабианского общества, собрания Общества за отмену Закона о заразных болезнях… В меня даже закралось подозрение, что я встал на путь Прогресса. Случались и ночные собрания, на которых мы угощали проституток чаем с сахаром. Однажды, воспользовавшись этим, я фантастически оттрахал одну молоденькую, такую сладенькую девку: украдкой я проследовал за ней на улицу, где за десять шиллингов в проулке мы с ней стоя скоренько посовокуплялись, после чего я снова вернулся к покинутому мной обществу. Еще устраивались обеды, на которых собирались теософы. Устраивались ужины, где собиралось общество трезвенников и на которых мы с бокалами кларета в руках обсуждали необходимость повысить налог на торговлю джином. Состоялось также крайне неприятное собрание в помещении фонда «Новая жизнь», где странного вида существо тонким переливчатым голоском не переставая бормотало что-то насчет транссексуализма, перспектив гомосексуальной любви и прочих видов извращения. Все эти два часа я просидел багровый от смущения, хотя Эмили и прочие дамы, к моему изумлению, едва ли испытывали больше неловкости, чем если бы он — она? оно? — вещал о поездке к морю.

На некоторых собраниях велись куда более достойные дискуссии, например о будущем брака по расчету. Присутствующие нередко с удовольствием цитировали строки из «Эпипсихидиона» Шелли:

…я к секте той не примыкая,

Чья заповедь — с одним или с одной

Делить под рабским игом путь земной,

Как будто мудрость или красота

Всех остальных — забвенная тщета…[19]

Однако я отметил, что мужчины и женщины трактуют это по-разному, — женщины хотели равенства и независимости, под чем они подразумевали равное положение с мужьями, в то время как мужчины хотели равенства и независимости, под чем они понимали скорее не брак, а большую свободу для холостяцкого образа жизни. Лично я своего мнения не высказывал. Если спросят, всегда можно процитировать Шелли.

Взгляды самой Эмили на брак были куда сложней. Помню один спор с нею, когда мы возвращались в контору после какого-то собрания. Не скажу теперь, с чего он начался, — вероятно, я как-то непочтительно высказался об ораторе. Эмили, взглянув на меня, с серьезным видом спросила:

— Вы так и в самом деле думаете, Роберт, или это очередная поза?

— Я совершенно и бесповоротно в этом убежден, хотя со временем свое суждение непременно поменяю.

— Вопрос в том, — сказала она, проигнорировав мои слова, — могут ли мужчины и женщины иметь равные права.

Припоминаю, что мы с ней обсуждали этот самый, навязший в зубах предмет, право голоса для женщин. Вздохнув, я приготовился принять серьезный вид:

— Так ведь у мужчин и женщин разные сферы…

— Ну, да, — перебила меня Эмили. — У женщины — гостиная, а у мужчины — политика и служба, а также все остальное богатство мира. Разве это равенство? То же, что сказать, будто заключенный обладает свободой в пределах камеры.

— Но всякая женщина должна принять главенство своего супруга…

— С какой стати?

Должно быть, я не сразу нашелся, что ответить, потому что она продолжала:

— Ну, разумеется, это не обсуждается. Все хотят услышать, что всеобщее право голоса никоим образом не ущемит права хозяина в его собственном доме. Но при этом никто даже не способен убедительно мне объяснить, почему, собственно, хозяевами должны быть мужчины.

— Но взгляните, как многого мужчины достигли…

— Расхожий довод. Мужчины имеют все для этого возможности.