Книга Нет кармана у Бога - Григорий Ряжский

Зал соглашается, кивая дружно и уважительно в унисон благородным этим моим словам. А я продолжаю, что, мол, это с одной стороны. Но остаётся ещё один аспект, он же главный по подлости приём — продажная реклама, одурманивающая вас по всей науке — она же непревзойдённый торговец изначально бракованным и потому затхлым товаром. Та самая реклама, что заставляет нормальных честных людей поверить тому, чему верить нельзя, что застревает в ваших головах, зомбируя мозг и душу, и вынуждает делать шаг навстречу очередному подлому обману. Отсюда ответ: бесчестные правдой-неправдой проталкиваются к успеху путём подлога и оболванивания, а истинным талантам места под солнцем не остаётся. Или находится крайне редко. Поэтому и нет нас… их… в списках номинантов на так называемые премии. Вот так, если коротенько. Надеюсь, ответил и на эту часть вашего вопроса?

Это уже в сторону вопрошавшего соплежуя. И вслушиваюсь в собственный внутренний монолог, уже победительный, с ласковым привкусом ванили на нёбе: «кто много спрашивает, тому много врут — знайте, уважаемый! Но только не я, лично мне до вашего уровня опускаться не резон, не вашего теста я марципан, милейший, — примите к вашему непросвещённому сведению…»

Зал, неодобрительно гудя, отсылает в том же направлении поток попутного недовольства. Провокатор сникает и опускает глаза. Обычное дело, за редким исключением. Всё — ослабла вражья тетива, финита! Сдачу заказывали? Получите, распишитесь! Единственно возможная реакция — немота. И зал это распрекрасно понял, разумеется. Что и отрадно.

Сам же я, выполнив выдох глубокого удовлетворения, с края своего плато окидываю взором очередной плановый сходняк, лишний раз убеждаясь в этот момент, что рождённый брать давать не может. Согласны? Шучу!

Так вот, на той встрече, на Колыме… то есть, извините, оговорился, в Калмыкии, в райцентре, с ментовскими и гражданскими инспекторами и членами их семей, всё было просто восхитительно! Ни одной подозрительной морды. Ни единого намёка на случайно забредшего представителя интеллектуального направления. Одни лишь восторженные почитатели, поедающие глазами столичную знаменитость, отбросившую важные творческие планы и оперативно прибывшую в пострадавшую провинцию, чтобы спасти и увезти с собой в столицу отравленную девочку-калмычку.

И в благодарность — сплошь льстивые вопросы общего порядка и аншлаг на любой ответ заморского гостя. Что ж, хоть и не по существу, а приятно. Потом и про саму девочку поговорили — как без этого — но все уже и так всё знали, знамо дело, однако решили потереть поподробней, нравственной остроты добавить к теме. Интересно ж: и сама идея как пришла, и сколько своих имею, и как писательша реагировала, то бишь супруга. Что, вдовец? Тогда — подвиг, натурально, подвиг человека с большой человеческой буквы. Зуб даю — я это по глазам прочитал — каждый второй в зале тогда подумал, что теперь, она, зассыха, ясное дело, будет щеголять себе Гелой Бург, как графиня, бля, какая, как сам он, граф столичный, в рот ему дышло: во повезло засранке детдомовской!

Кстати, как выяснилось, книжку саму никто не читал. И не слыхал до телевизора, что есть такая. Зато все без исключения смотрели сериал с одноимённым названием. Ну, про Песца и стельки, да? Забыл сказать, что двенадцать убойных серий по книжке тоже ведь вышли, прайм-тайм самого смотрибельного канала, правда, с изменениями довольно ощутимыми, но всё равно ко времени пришлось, сработало на задачу. Вот поэтому-то директриса про кино и вякнула и про телевизор, а я и не понял, о чём это она. Да ладно, чёрт с ними, с неудачниками тамошними, недоучками в погонах и без, подумаешь, в конце концов…

Возвращались в Москву поездом, я взял полное купе, чтобы мягко и без посторонних. Девчонка наша, Гелочка узкоглазенькая, с первых минут от Никуськи ни на шаг, только мамой и называла, а Ника возразить тогда не посмела и даже несколько порадовалась такой неожиданности. Кстати, и разрыв в возрасте вполне позволял такую игру себе позволить. Да и какая в принципе разница, кто кому кто. Главное, что все мы счастливы теперь будем вместе: сам я, Бург, Никуська моя ненаглядная, солнце и умница, только что закончившая школу на круглые пятёрки, Джазик наш — черномазик и Гелка — калмыцкая наша белка. Ну, а я, само собой, для неё папа, это слово она тоже с диким ликованием не уставала повторять. До случившегося так неожиданно радостного события не к кому было ей так сладко обращаться.

Гелку поселили покамест в комнате у Ники, я решил не жертвовать кабинетом, всё же единственный источник семейного достатка, если не трогать наследство. Да Ника и сама об этом мечтала: одно слово, прирождённая самка, мать по определению, истинная женщина в самой сути своей. Тут же обзавелась детскими книжками, докупила, чего не было, плюс развивающие игры, витаминные смеси, соки фреш, мультяшные диски, все дела, короче. И понеслось.

— А как же институт, доченька? — несколько озадачившись, поинтересовался я у Никуси. — Подготовка, репетиторы, всё такое… Ты же вроде в МГУ хотела, на психолога?

Она отмахивается, вижу — искренне, без ощущения предстоящей потери:

— Не сразу, папуль, не сразу. Нужно Гелочку поднять сначала, в Ахабино вывезем, там надышится, нагуляется, в себя придёт. И вообще, я думаю, после лета мне надо там ещё с сезон-другой пожить с нашей белочкой. А вы в гости будете приезжать, с книжками и продуктами. Так пока для всех будет лучше. И кокосику тоже. А за Джаза я уже спокойна, он и приготовит себе, если надо, и помоется вовремя, и с уроками у него в основном в порядке.

Я подумал, что моя дочь становится всё больше похожей на Инку: то же сочетание рационального ума, обаяния и жертвенности. Только вот ростом не вышла, на голову выше Инки вымахала. Как и Джаз. Тот на писательских харчах за последние годы незаметно для всех вытянулся в фиолетовую жердь, явно сверх положенного формата, и опережать сверстников ему теперь пришлось уже не только в умственном развитии. В свои одиннадцать ростом уже был не ниже Минеля, однако худощавостью от отца практически не отличался. Еда и питьё проваливались в него без задержки, как в распахнутый зев мусоросжигательной фабрики, оставляя лишь необходимый полезный резерв, идущий исключительно в ум и в рост. При этом был жилист, резок и хорошо растянут. Это и послужило поводом отдать его в баскетбол. С сентября. Подумал, что в отсутствие Ники будет чем себя занять, коль скоро учёба и самообслуживание не забирают его целиком.

И ещё порадовался, как мне повезло с детьми. В том смысле, что моё участие в их воспитании становится всё менее востребованным: как-то так удачно раскинулась колода, что мне в этой жизни постоянно катит. И с посвящением тогда, помню, в творцы, целых два раза по двадцать семь минут, и с последующими успехами на литературном поприще, и с моими дополнительными детьми от разных отцов и матерей. В общем, жизнь удалась, согласны? Если бы не мёртвая Инка. Что тоже есть правда жизни, к сожалению…

Снова вернусь к Джазу, теперь уже чуть подробней. Недавно застал его за чтением, что вообще-то меня несколько удивило. Несмотря на Никуськину опеку, книг тот не любил и в руки брал нечасто, лишь в силу школьной нужды. Хотя и писал вполне грамотно и претензий по линии русского и литературы не имел. От прошлой училки — по известным мне причинам. От нынешней — по неизвестным. Как-то научился исхитряться, я чувствовал. Брал обаянием, возможно, либо способностями фантазировать и играть на опережение. Научился широко улыбаться, обнажая снежного колера зубы на фоне баклажановой кожуры. Ну точно, как делал тот проклятый макак, прописанный на отцовской мушмуле. Но это в хорошем смысле, не подумайте чего. Да и друзьями обзавёлся многочисленными сразу же, раньше, чем закончился первый учебный день в русской школе. Вскоре стал заводилой и лидером, доподлинно знаю, Никуська с гордостью доложилась, всё же там на её глазах происходило.