Книга Жители ноосферы. Роман-триптих - Елена Сафронова

Так я впервые после окончания университета услышала слово «ноосфера», но не придала значения. Решила, что это так, речевая фигура.

— Есть профессии, изначально направленные на обман — например, актерская! — разливалась я соловьем, одна, хрупкая и гневная, против двух здоровенных лбов.

— Лицедейство в чистом виде мы рассматривать не будем, — ответствовал бес. — Оправдывать безнравственность собственной работы тем, что есть еще более лживые занятия, тоже непорядочно!

Во время этих нападок Владислав пел гимны высокому искусству, которое в загоне, благодаря тому, что журналисты популяризируют в народе всякую лажу. Он и в горячем споре остался странно воздержанным на язык — видимо, лимит ненормативки исчерпал в стихах. Потом утомился, замолчал и не забывал прихлебывать мое же пиво. Допил с присвистом. Отомстил всей российской журналистике. Пришлось разъяснить:

— У поэтов так принято — у Фили пили, да Филю ж и били?! И спиться народ не боится! Чем не стихи? — и я некультурно указала пальцем на осушенный бокал. — Приятного вам аппетита, мне доставило необыкновенное удовольствие вас угостить. Ответить мне тем же вы не сможете, потому что я больше сюда не приду. С вашего позволения, останемся каждый при своем мнении. Я допью, и вы меня больше не увидите!

Обнявшись со своим стаканом, я крутнулась вокруг оси — свободными остались только насесты у стойки. Я вспрыгнула на один из них, всей спиной ненавидя пару гениев. От немедленного ухода меня удерживали самые меркантильные соображения — уплачено, Ленкина дубленочка ушла, надо допить пиво, хоть тресни!

— А давай девушке купим еще пива, — душевно сказал под моим правым локтем интеллигентный рэпер. — Хоть она нас и обругала, но мы не в претензиях…

— Давай. Кстати, девушка, мы так и не познакомились, — обрадовался у левого плеча непредставленный чужак.

— Когда я не на работе, я знакомлюсь выборочно, — растолковала я.

— Пашка, кажется, она не хочет с нами знакомиться! — удивился рэпер.

— Пашка?! — я вздрогнула.

Пришлось-таки посмотреть в глаза беса-искусителя. Глаза были голубые, шалые, с огоньком бывалого бабника.

— Да, я Пашка, а что?

— Да так…

— А вы?

— Инна.

— Инна, ты не переживай — среди журналистов тоже бывают хорошие люди.

— А мы, кажется, на брудершафт еще не пили.

— Так давай выпьем?

Но попытки перевести разговор в мирное русло закончились плачевно. От пива я отказалась. Он развел руками — мол, как хочешь, — и добавил почти дружелюбно:

— Ты приходи сюда еще.

— Спасибо, уж лучше вы к нам…

— Ты что — действительно обиделась? Да ну, брось. Все, что я говорю, лично к тебе не имеет никакого отношения. Это мое личное мнение…

— Журналисты, когда высказывают в статье свое мнение, так и заявляют — я считаю так-то, а вы можете со мной поспорить…

— Ну ты и поспорила, разве нет?

— Полемические заметки. Переписка Энгельса с Каутским.

— О, журналисты даже Булгакова читают?

— Слушай, — взбеленилась я — скифский всадник взметнул коня на дыбы, — я к тебе не привязывалась! Задавитесь вы все своим чистым искусством! И пивом тоже!

Исход мой произошел молниеносно.

Губы я красила за пределами негостеприимного дворика, на извилистой улице, под фонарем, и там же закуривала, удерживая зажигалку в дрожащей — то ли от запоздалого гнева, то ли от засевшей внутри пивной прохлады — руке. И когда наконец трепетный огонек впился в бледное тело сигареты, под носом у меня оказалась зажженная спичка.

— Прошу!

— Ты что — маньяк? — я неприязненно уставилась прямо в светлые глаза. — Ты что за мной ходишь?

— Я не маньяк. Я эстет. Я люблю все красивое.

— Я не красивое. Я журналист. Я — ваше зеркало. Их бин улиден шпигель.

— Да ты и Тиля Уленшпигеля помнишь?

— Я много чего помню. Дай пройти.

— Улица широкая. Тебе далеко?

— Не такая уж широкая для нас двоих.

Он посторонился и пошел рядом, чуть сзади моего независимого плеча.

— Далеко ли тебе, девица?

— Дойду.

— И все-таки, куда я тебя провожаю? — прозвучало через минуту молчаливого шествия рядом.

Я была готова ответить навязчивому эскортеру каскадом лексики, которую так искусно рифмовал рэпер Владислав — но все-таки его звали Пашкой…

— На Сухаревку.

— Так «Китай-город» в другую сторону.

— Так и иди на «Китай-город».

— А ты куда?

— А я — на Сухаревку.

— Пешком? На таких-то каблучищах? Слушай, я не ошибся, ты необыкновенная женщина!

— Я не женщина, я…

— Уже знаю — ты журналист. Может, хватит споров для первого знакомства? Знаешь, я хотел тебя пригласить на свой вечер… здесь же, через две недели, пятого октября. То есть не мой… В общем, ты, наверное, не знаешь. Кафе «Перадор» относится к Клубу гуманитарного содружества, а я здесь работаю.

— Вышибалой.

— А что, похож? — пресерьезно удивился Пашка.

— Журналистов здорово вышибаешь.

— Это тебе показалось. На самом деле, сюда приходят корреспонденты нескольких изданий, мы с ними давно знакомы и в хороших отношениях. Пишут про наши вечера — не читала?

— Не имела счастья.

— Да ну, какое там счастье… Пишут далеко не всегда хорошо, но все-таки популяризируют, а это нам важно… Ты, кстати, где работаешь?

— В издательском доме «Периферия». И сотрудничаю в журнале «Любимая столица».

— Фи, какое пошлое название.

— К тому же у этого вашего содружества денег не хватит заплатить за полосу рекламы в «Столице», так что я тебе помочь вряд ли смогу.

— Ну и не надо. Я просто не думал, что в таком официозном издании работают такие красивые корреспонденты.

Комплимент пролил капельку елея на готовую вновь разбушеваться душу, я хмыкнула и промолчала.

— Так я тебе начал рассказывать о проекте. Это мой личный проект, я его замыслил, а руководство клуба одобрило… Называется «Ангаже». В переводе с французского…

— Предоставление работы на жаргоне деятелей искусства.

— Приятно, когда красивые женщины к тому же и образованные. Да, это — предоставление современным авторам сцены, микрофона, можно сказать, презентация. Один вечер — один ангажемент. До сих пор у нас ангажировались только живые поэты, и я решил нарушить традицию. Повод более чем веский. Пятого октября будет вечер памяти одного поэта… Он родился десятого октября и погиб в день своего тридцатилетия. Всеволода Савинского. Может быть, величайшего поэта современности. Он должен был стать величайшим… но не сбылось… Ты бы его, наверное, назвала журналистом. Он действительно работал в газете и погиб, и уголовное дело по факту его убийства до сих пор не закрыто… Все некрологи, посвященные Севе, называют его корреспондентом «Вечернего Волжанска», и никто не написал, что это был за поэт. Хочу исправить эту ошибку. Придешь?