Книга Фебус. Ловец человеков - Дмитрий Старицкий

Кстати, и жестоких монстрообразных надсмотрщиков с длинными бичами я на галере тоже не увидел. Нежелание работать подавлялось простым правилом первых христиан: «Не трудящийся да не ест». И с ним не едят напарник по веслу и гребцы с двух весел спереди и сзади. Коллектив быстро такого «нехотяя» приводил в чувство. Сам, без надсмотрщиков. Возможно, надсмотрщики с длинными бичами были в ходу на галерах в более поздние времена, где гребцами отбывали наказание уголовники. Но тут я их не видел.

А кормили гребцов хоть и без изысков, но сытно. Голодными они бы наработали… Особенно когда нужно резко оторваться от преследования.

Что соответствовало моим прежним представлениям, так это то, что гребцы были все же прикованы к своим банкам медными цепями и справляли естественные нужды под себя, отчего «духан» на корабле стоял соответствующий, несмотря на свежий ветер. Понятно стало, почему в парусном флоте начальство всегда жалось ближе к корме, откуда дул ветер в паруса.

Для команды и пассажиров гальюн был обустроен на баке, рядом с форштевнем, который постоянно омывался набегавшей волной.

Капудан, как бы предвидя мои вопросы, дал мне вполне исчерпывающие пояснения:

— Впереди, мой эмир, прямо на нашем пути, будет подводная банка, которую местные жители называют Плато-де-Рошбонн. Шириной две мили и с глубинами не больше дюжины локтей, она тянется примерно на пять миль с северо-запада на юго-восток. Это наиболее опасная банка к западу от континента. В шторм там, на мелководье, поднимаются высокие волны, и происходит сильное их обрушение, которое может разбить корабль. И большие волны там очень коварны и ходят по три подряд. Так что нам нужно уйти минимум на пять-семь миль в открытый океан и уже там разворачиваться на юг. Лучше еще дальше, чтобы берегов совсем не было видно. Один шквал мы пережили, а сколько их может быть еще, только Аллах ведает.

Капудан Хасан, управляя галерой, даже не отдавал никаких команд, ему достаточно было переглядов с кормчим, и казалось мне, что он просто комментировал мне действия своего рулевого, настолько команда галеры работала слаженно. А команды барабанщику на изменение ритма отдавались негромким голосом рулевого.

— А чем так опасен нам шквал? Кроме града, он нас особо ничем и не побеспокоил, — выдал я свои замечания.

— Тем, ваше высочество, что в этих водах при шквале часто образуется новая система волн, идущая под углом вразрез к уже существующей. Сейчас при постоянном северо-западном ветре даже в жестокий шторм мы нормально пройдем до Пиренеев, хотя, гарантирую, будет весело, — усмехнулся он, — покатаемся как с горки, а вот если нашу каторгу будут бить волны с двух сторон разом, то я ни за что не поручусь. Нет на свете моряка, который бы сказал, что знает бискайские воды. Они каждый раз как новые.

Это все случилось на второй день морского круиза. В первый день я как зачарованный мальчишка облазил всю галеру от трюма до клотика, выспрашивая у всех подвернувшихся под руку: «Для чего?» и «Зачем?» Мне действительно все было интересно, как историку. Да и как пацану, в теле которого я находился. Так что мое поведение не вызвало ни удивления, ни насмешек.

Потом со вкусом пообедал в компании капудана, его штурмана и своих рыцарей. По моему предпочтению был приготовлен плов из свежего барашка (в носовом трюме их целая отара для нашего прокорма теснится). Правда, капудан называл это блюдо — пилав. Но все равно было очень вкусно. Прямо как дома.

А после обеда играл с капуданом в нарды, которые тут назывались трик-трак, и уверенно продул ему восемь су.

Предложил продолжить игру на деньги в шахматы, но этих фигурок на корабле не оказалось. Хотя Хасан-эфенди знал эту индийскую игру и сказал, что его корабельный плотник вырежет нам фигурки из дерева.

Играть же в кости или местный аналог наших наперстков я сам отказался. Плавали — знаем. Дурных немае.

Предложил кроме шахмат вырезать также набор шашек и пообещал капудана научить играть в «Чапаева».

Все же плыть нам еще долго, надо же как-то развлекаться…

Вторую половину дня я посвятил проверке обустройства всех своих людей и лошадей: как устроили их, как покормили, нет ли жалоб.

Жалобы были только у моей кобылы Флейты. Она меня даже отпускать от себя не хотела. Прикусила ткань на плече и держала, жалобно пофыркивая и кося на меня печальным глазом.

По моему приказу принесли хлеба с солью. И только тогда Флейта отпустила мое плечо. Лакомство перебило. Прожевав горбушку, она даже щеку мне мацнула мягкими губами, отпуская.

Потом предавался отдыху, во время которого усиленно, согласно ритму литавр, валял Ленку по широкой оттоманке в предоставленной мне шикарной каюте. Под конец, упав с оттоманки на палубу, покрытую пушистым ковром, мы продолжили «афинские игры» там же, где упали, не вставая. Как сладка молодость, как ярки ее впечатления и ощущения… По первому разу не все это понимают. Живут, чувствуя себя бессмертными.

Ночью любовался звездным небом, после того как проверил караулы, в которые поставил валлийцев. Лишний раз убедился, что я на планете Земля. На своих местах оказались и обе Медведицы, и Орион, и Млечный Путь. На большее мои познания в астрономии не распространялись.

Караулы я выставил на всякий случай, но с бодрянкой в под вахте, а также внушением остальному воинству спать вполуха, держать оружие под рукой и клювом не щелкать. Не доверял я что-то сарацинам, которые паслись в команде у капудана, особенно после сеанса свободы, когда они стали смотреть на меня злыми волками…

После завершения погрузки в Сен-Назере я взошел на палубу галеры последним. Надел на голову корону и заявил во всеуслышание, обращаясь к капудану:

— Как христианнейший государь, приказываю вам немедленно отпустить на волю всех христианских пленников на этом судне. Ибо невместно мне находиться там, где мои единоверцы томятся в плену и страдают в рабстве.

Таковых оказалось не очень-то и много.

Четверо православных худых голубоглазых амхарцев с кожей цвета маренго из далекой Абиссинии, где царствует «чорный властелин», которого называют негус и который, кстати, прямой потомок библейского царя Соломона и Шебы — царицы Савской. Когда в семидесятых годах двадцатого столетия коммунисты свергали последнего императора Эфиопии Хайле Селассие, то он был пятьсот пятьдесят шестым коленом этой непрерывной династии. Самой длинной в истории человечества.

Один низкорослый копт с кожей цвета недозрелой оливки.

Два католика-кастильца, постарше и помоложе, похожие друг на друга как близкие родственники.

И один и вовсе православный ортодокс, по внешнему виду — так просто запорожец, одетый в обрывки красных шелковых шаровар. Оставалось его только побрить, оставив усы с оселедцем, и годен в свиту Тараса Бульбы.

Все остальные гребцы на галере оказались неграми разных оттенков черной кожи. Как мне объяснили — язычники, которых купили в Марокко у португальцев.