Книга Чернокнижники - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала Аболин, без тени брезгливости подняв правую руку мертвеца, старательно свел его пальцы вокруг рукояти ножа. Потом, выпрямившись, стал старательно комкать карту за картой, бросая их около дивана. Некоторые рвал в клочки. Закончив, отступил на пару шагов, обозрел дело своих рук. Ни злодейского удовлетворения, ни садистического наслаждения на его лице не усматривалось — одна только холодная деловитость. В конце концов он удовлетворенно кивнул.
«Он умен и опасен, — подумал Савельев. — Нетрудно догадаться».
В чем смысл этой инсценировки. Что в первую очередь подумают и те, кто обнаружит тело, и полицейские чины? Известный карточный шулер на сей раз допустил оплошку, проигрался, надо полагать, в пух и прах, так, что расплатиться не мог всем своим состоянием и имуществом. И если он играл с кем-то, кто способен все же добиться возвращения долга, то очутился перед лицом полного жизненного краха. Ничего не оставалось, кроме добровольного ухода из жизни — вот бывший гусар, выместив напоследок злобу на неповинной карточной колоде, и ударил себя ножом в сердце…
И ведь проскочит! Мало ли подобных случаев происходило прежде, мало ли случится в будущем? Ручаться можно, Кирюшин о существовании Аболина среди своих обычных знакомых и словечком не поминал. Но каково хладнокровие! «В крымском походе фельдмаршала Миниха участвовал…» А ведь наверняка и участвовал… только эти его слова опять-таки не полное доказательство: быть может, он давно повредился умом, вот и вообразил себя офицером одного из полков Миниха… Как бы там ни было, уличить в убийстве Кирюшина его никоим образом нельзя: кто ж станет допускать в наблюдательную комнату сторонних людей, хоть прокурора, хоть сыскную полицию… Так что…
— Аркадий Петрович!
Он вздрогнул, поднял голову — и, увидев радостное лицо тронувшего его за плечо инженера, вскочил без вопросов, торопливо сказал:
— Что, есть что-то? Пойдемте. Здесь, Игорь Николаевич, у меня все, спасибо…
Идти было недалеко — всего-то через три двери отсюда располагалась та комната, откуда наблюдали за Бутырским валом.
— Пришлось же попотеть… — хмыкнул инженер, отпирая дверь своим ключом. — Но дело того стоило…
— И что же? — спросил Савельев, стремительно входя следом за ним в комнату.
Инженер пожал плечами:
— Сейчас сами увидите. Мне такого прежде наблюдать не доводилось — а ведь я тут с первого дня…
На экране появилась какая-то безлюдная, незастроенная, скучная местность. Справа тянулись огороды, виднелся высокий забор, над которым поднимались кроны деревьев, слева высился высокий земляной вал, точнее, его сохранившийся фрагмент. Бока полуразрыты, заросли травой…
— Я совершенно не знаю Москвы… — сказал Савельев. — Это и есть Бутырская застава?
— Ну, сама застава западнее… А это — остаток Камер-коллежского вала. Местечко глухое и малообитаемое… Сейчас второй час ночи, должна стоять совершеннейшая темнота, так что мне пришлось включить «ночной глаз»… Смотрите вон туда, меж забором сада и валом…
Савельев впился взглядом в указанное место.
— Вот сейчас он и появится… — сказал инженер, что-то у себя поворачивая и зажимая. — Ага…
Меж забором и валом вдруг вспыхнуло бледно-синее свечение — засверкало на земле геометрически правильной окружностью, взметнулось широкой полосой, в считанные секунды превратившейся в купол… Он светился опять-таки недолго, а когда исчез, в центре круга осталась человеческая фигура.
Пригнувшись, втянув голову в плечи, человек настороженно оглядывался, прислушивался, держа правую руку под полой сюртука. Он простоял так довольно долго, потом, очевидно, убедившись, что свидетелей не было, убрал руку и быстрым шагом направился в сторону наблюдателей. Савельев его мгновенно узнал: господин Аболин собственной персоной. Разве что выглядит самую чуточку иначе: одежда то ли с чужого плеча, то ли пошита чрезвычайно скверно, волосы подстрижены как-то не так, как теперь не стригутся. И все же это он, никаких сомнений. Хотя и мало напоминает нынешнего безупречно одетого благообразного господина, степенного и благонадежного замоскворецкого жителя…
— Следовать за ним? — спросил инженер.
— Нет, оставьте…
— Что это было? — с любопытством спросил инженер. — Ничего подобного прежде не видел. Да и приборы показывают жуткую галиматью, совершенно не представляю, с чем все это связать…
Он смотрел с некоторой обидой — как человек, с самого начала допущенный ко всевозможным секретам, согласно правилам неписаного батальонного этикета, он имел право на некоторые объяснения… Однако Савельев, чувствуя, как каменеет лицо, деревянными шагами прошел к стене и, отрешившись от всего постороннего, снял телефонную трубку. Теперь, вкупе с уже имевшимся в его распоряжении, было достаточно…
— Капитан Чихирин, приемная командующего, — откликнулся знакомый энергичный голос.
— Это Савельев. Степан Федотыч, могу я немедленно говорить с генералом?
— У него сейчас полковник Старцев…
— Буква «Аз», — не колеблясь, сказал Савельев.
Как и следовало ожидать, пару секунд — но не более! — длилось ошарашенное молчание. Потом капитан откликнулся:
— Соединяю с командующим.
— Слушаю.
— Ваше превосходительство, — ровным, служебным голосом сказал Савельев. — Полагаю, следует объявить боевую тревогу. У меня здесь буква «Аз»…
— Вы уверены? — послышался столь же невозмутимый голос генерала.
— Стопроцентно. Это московское дело…
— Немедленно ко мне, — распорядился генерал. И Савельев смог еще разобрать, как Зимин, очевидно, убрав трубку от уха, произносит решительно: — Капитан, боевая тревога по батальону.
…Он шагал по длинному коридору под неумолчный, сухой, пронзительный треск звонков, под мигание там и сям красных ламп. На лестничных площадках, вверху и внизу, грохотали сапоги. Савельев видел в высокое окно, как к зданию, растянувшись цепочкой, со всех ног бегут офицеры — кое-кто застегивал мундиры на ходу. Оказавшийся впереди фон Шварц, держа фуражку в левой руке, правой неумело застегивал крючки — новая форма была введена совсем недавно, и с ней не приобвыклись еще обращаться впопыхах.
На сей раз на улице не было ни броневиков, ни солдат — это как-никак боевая тревога, а не осадное положение. Боевая тревога всего лишь поднимает на ноги всех, кто непосредственным образом связан с путешествиями по времени.
Однако впервые за все время существования батальона боевая тревога была сыграна по причине, обозначенной в кодовой таблице как буква «Аз».
По причине обнаружения чужого путешественника по времени.
— Ну, и как там обстоят дела с нашим ребусом? — с напускной беспечностью поинтересовался Стахеев, садясь.