Книга Дьявольские балы - Лорен Миракл

— Мне больно, — еле слышно сказала я. Ничегоглупее и придумать было нельзя.

— А мне некогда, — Сету явно все это надоело.

Я не шевельнулась, только глаза вытаращила, когда из складоккостюма он достал короткий клинок.

Хотела крикнуть, но дыхание пресеклось — Сет замахнулся,словно для удара. Лунный луч сверкнул на лезвии, еще красном от чьей-то крови.Потрясающе. Да он псих! Я уехала со школьного бала в компании психа! Я хотьруки поднять могу?

— Нет! — завопила я и все-таки вскинула руки, ноклинок ледяным шепотком проскользнул сквозь меня, не поранив. Я опустила глаза.Не может быть! Платье было цело, кровь не шла, но лезвие точно прошло сквозьменя. Сквозь меня и машину сразу.

Ничего не понимая, я удивленно уставилась на Сета. Он стоялтеперь, опустив клинок, и смотрел на меня.

— Что за… — но тут я заметила, что ничего большене болит. Только голос стал какой-то совсем потусторонний. Сет презрительноподнял брови. Все чувства покинули меня, и я ощутила прикосновение абсолютнойпустоты, новое и вместе с тем знакомое, как давно утраченное воспоминание.

Пугающее отсутствие всего медленно захватило меня,заморозило мысли. Мягкое туманное одеяло пустоты разворачивалось от краев моегомира. Сначала оно укрыло луну, потом ночь, мое тело, наконец машину. КрикиДжоша потонули в затихающем гудении, и остались лишь серебряные глаза Сета.

А потом он повернулся и пошел прочь.

— Мэдисон! — донесся до меня слабый голос, икто-то легонько коснулся моей щеки. Потом прикосновение исчезло, и не осталосьбольше ничего.

2

Туман пустоты медленно отступал, оставляя после себяпротивные покалывания и звуки двух спорящих голосов. Мне было плохо, но не отболи в спине, из-за которой я едва могла дышать, а от страха и беспомощности —вдруг эти немолкнущие приглушенные голоса вернулись из моего прошлого? Мне дажепочудился отдающий плесенью запах, как от шерсти моего игрушечного зайца. Ясвернулась клубочком, слушала и страшно боялась этих двоих, в которыхзаключался весь мой мир. Оба говорили мне, что я ни в чем не виновата, но и этонисколько не умаляло моего горя. Того самого горя, что пришлось держать в себе,пока оно не стало частью меня. Вросло в меня до самых костей. Расплачусь нагруди у мамы — значит, я люблю ее больше. Разревусь у папы на плече — значит,его. Вот так я и росла. Паршиво, ничего не скажешь.

Но это… это не родители. Спорили, скорее, двое ребят моеговозраста.

Дышать стало легче. Остатки тумана таяли все с тем жепокалыванием, легкие работали, но дышать было так больно, словно у меня нагруди кто-то сидел. Я сообразила, что лежу с закрытыми глазами, открыла их иобнаружила прямо перед носом какую-то черную пелену. Сильно пахло пластиком.

— Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Это тыдала маху! — горячо заговорил парень странно приглушенным голосом. Судя повсему, спорили они уже довольно давно, но я помнила лишь обрывки разговоравперемешку с тревожными мыслями ни о чем.

— Нечего на меня сваливать, — откликнуласьдевушка, так же приглушенно и так же решительно. — Когда он подбросил еемонетку, ей было семнадцать. Это твой промах. Черт возьми, да она была у тебяпод носом! Как ты умудрился ее упустить?

— Упустил, потому что ей не было семнадцати! —огрызнулся парень. — Когда он ее забрал, ей было шестнадцать. Откуда мнебыло знать, что у него на уме? Почему тебя там не было? Здорово ты оплошала!

Девушка едва не задохнулась от обиды. Мне было холодно. Явздохнула поглубже и почувствовала прилив сил. Покалывало меньше, но боль неутихала, даже наоборот. Было душно, и тепло дыхания возвращалось ко мне, словноот чего-то отражаясь. Но это не темнота. Это я была внутри чего-то.

— Ах ты, маленький негодяй! — взорваласьдевушка. — Хватит меня винить! Она умерла в семнадцать лет. Потому менятам и не было. Меня никто не предупредил.

— Шестнадцатилетки не моя забота! — капризнозаявил парень. — Я думал, ему нужен мальчишка.

Я вдруг поняла, что черная завеса, от которой отражается моедыхание, — это слой целлофана. Я подняла руки и в приливе внезапногостраха проткнула его ногтями. Едва сдерживая ужас, села.

Я что, на столе? Похоже на то, он такой твердый. Я сорвалацеллофан. Двое ребят, стоявших у грязно-белых открывающихся в обе стороныдверей, удивленно обернулись. Бледная девушка залилась краской, а пареньотступил на шаг, словно смущенный тем, что его поймали на споре с ней.

— Ой! — девушка перекинула длинную черную косу заспину. — Ты проснулась. Ну, привет. Я Люси, а это Барнабас.

— Привет. Ты как? — парень опустил глаза и сглупым видом помахал мне.

— Ты был с Джошем. — Я ткнула в его сторонудрожащим пальцем, и парень кивнул, по-прежнему не глядя на меня. Девушка была вшортах и майке, и он в своем бальном костюме выглядел рядом с ней странновато.У обоих на шеях висели кулоны с серыми камнями. Камни как камни, но онибросились мне в глаза, потому что больше ничего общего у этих двоих не было.Кроме взаимной злости и удивления при виде меня.

— Где я?

Барнабас вздрогнул и зашаркал ногами по плитке.

— Где Джош? — я заколебалась. Кажется, я вбольнице, но… Минуточку! Я что, была в этом отвратном пакете для тел? — Яв морге? Что я делаю в морге?

Не помня себя, я высунула ноги из пакета и сползла на пол,едва удержав равновесие, каблуки жутко щелкнули в унисон. На резиновой лентевокруг моего запястья висела бирка, я оторвала ее, зацепив вместе с нейнесколько волосков. Юбка была распорота и вся в пятнах какого-то жира. Я былаизмазана грязью и зеленью и провоняла травой и дезинфекцией. И как теперьвозвращать платье?

— Кто-то ошибся, — сказала я, засовывая бирку вкарман.

— Барнабас, — фыркнула Люси.

Тот шумно втянул воздух, а потом снова набросился на нее:

— Да не я! Ей было шестнадцать, когда она села вмашину. Шестнадцатилетками я не занимаюсь! Откуда мне было знать, что у неедень рождения?

— Да что ты?! Ну ладно, умерла-то она в семнадцать. Тыи разбирайся!

Умерла? Они что, ослепли?

— Знаете что? — Я чувствовала себя всеувереннее. — Можете спорить хоть до скончания века, а мне нужно найтикого-нибудь и сказать, что я цела. — И, стуча каблуками, я направилась кдверям.

— Мэдисон, подожди, — сказал парень. — Тебенельзя.

— Вы только посмотрите на меня. Папа будет проо-осто вбешенстве.

Я прошагала мимо них, но через двадцать шагов со мной что-топроизошло. Странное ощущение нахлынуло из ниоткуда, голова закружилась, и яположила руку на пустой стол. Рука будто прилипла, я отдернула ее, как от огня— казалось, холод металла проник до самых костей. Я стала какой-то… мягкой.Словно таяла. Тихое гудение вентиляторов сделалось приглушенным. Даже стуксердца, казалось, доносился откуда-то издалека. Я обернулась, приложив руку кгруди, и постаралась все вернуть.