Книга Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью - Янис Кууне

– Это как же… это как же… девка… рысь отняла… два опоясных ножа… – хрипел Олькша, точно схваченный петлей за шею.

– Но ведь она же его и убила, – шептал за его спиной Волькша, стараясь утащить приятеля прочь. Видение золотоволосой лучницы казалось ему чем-то сказочным. Отец рассказывал, что венеды, живущие за Давной-рекой, верят в Девану-деву, которая посылает удачу в охоте. Может быть, это никакая не олонь, а та самая прекрасная охотница повстречалась им. И что с того, что она говорит по-карельски. От этого она не перестает быть повелительницей сил, с которыми лучше не ссориться.

– Ну, убила, – кипятился Олькша: – Мы ж его первым заметили.

– Ой, не думаю, – возражал ему голос из-за спины: – Люта-то я увидел, а вот не подкрадывается ли кто к нему, даже не посмотрел. Пойдем отсюда. А? Ну, ее эту бешенную олонь. Нам еще барсучью нору раскапывать. А? Пошли. Пошли.

Пятится по глубокому снегу без снегоступов – затея не самая умная. Но ведь как-то надо было показать деве-охотнице, что на ее добычу никто не посягает. Любая оплошность могла стоить им жизни. Особенно Олькше.

И это едва не произошло. Когда Рыжий Лют оступился и бухнулся в снег, подминая под себя Волькшу, олоньская девчонка залилась смехом. Олькша вспыхнул, как пук соломы. Он вскочил на ноги и, мыча, точно ополоумевший зубр, бросился на хохотушку. Стрела сбила с него меховую шапку, но мороз не сразу прихватил его за мясистые уши. Пока девушка накладывала стрелу на тетиву, Олькша успел сделать еще три прыжка по глубокому снегу и выхватить отцовский опоясный нож, который вполне мог сойти за короткий меч. Волькша в ужасе зажмурился, не в силах смотреть на то, как охотничья стрела хищно выискивает на тулове буйного венеда наиболее уязвимое место.

– Ах ты, погань чухонская, – вопил Олькша: – Я тебе покажу, как надо мной потешаться!

Его крик оборвался на полуслове. За мгновение до этого раздался внятный звук пробиваемой кости. Волькша не сомневался, что это стрела с каменным наконечником расколола конопатый лоб приятеля. Скрипнул под тяжестью Ольгшиного тела снег. Следующая стрела вот-вот должна была вонзиться Годиновиёу между ребер или выбить зажмуренный глаз. Страх стучал у Годиновича в висках. Долго. Слишком долго. Так долго, что Волкан, наверное, даже обрадовался бы, нырнув, наконец, в полынью жгучей, но окончательной боли.

Но охотница почему-то не торопилась спускать натянутую тетиву.

– Ну, что же ты? – спросил Волькша по-карельски.

Ответа не последовало.

Когда на смену красной, пульсирующей темноте закрытых век, в глаза Волькши проник свет низкого солнца, снег показался ему белее белого, а небо голубее голубого.

Однако больше, чем отсрочке собственной смерти, он удивился тому, что шагах в шести от олоньской лучницы на снегу сидел Олькша. Не лежал с пробитой башкой, а именно сидел, точно застигнутый врасплох каким-то невероятным прозрением или откровением.

– Что здесь произошло? – спросил Волькша у девушки.

В ответ Олькша показал ему опоясный нож своего отца. Точнее не сам нож, а его роговую рукоять, расколотую стрелой надвое. Сама стрела со сломанным наконечником валялась рядом. Такое жесткое предупреждение отрезвит всякого. Даже берсерка.

– Почему? – в третий раз задал вопрос Волькша.

– Почему, что? – переспросила олоньская девушка.

– Почему ты его не убила?

– Если тебе это надо, убей его сам, – язвительно ответила она.

– Нет, я этого не хочу, но я… мне бы хотелось узнать, почему ты оставила ему жизнь? – Волькше редко доводилось разговаривать на языке карел и потому его корявые речи вызывали у девушки улыбку.

– Убить венеда – это как убить медведя, только наоборот, – последовал странный ответ.

– Почему?

– Как много у тебя вопросов, – усмехнулась лучница.

– Почему, убить венеда – это как убить медведя, только наоборот? – не унимался Волькша. Его страх перед невероятными способностями охотницы превратился в свою противоположность. Волькше хотелось говорить и говорить с Деваной-девой. Спрашивать ее об всем на свете. О наконечниках и оперении ее стрел. О дереве, из которого сделан ее лук. Да мало ли еще о чем.

– Разве венеды не верят, что целясь в медведя, можно убить лесного Властелина?

Все-таки дикие они, эти карелы, – подумал Волькша. Убить медведя для венеда – это подвиг. Главное не спутать обыкновенного лежебоку с Бером. Вот его смерть действительно может разозлить Святобора, поскольку тот является его слугой, а порой и обликом. Но отличить Бера от медведя может даже малолетка.

– Целиться в медведя даже из самострела может только человек, который никогда не видел его ярости, – сказал Волькша в точности как его отец, когда делился охотничьим опытом: – его надо ловить в яму, а там уже забивать кольями.

– То-то у венедов на торжище самые драные медвежьи шкуры. Ну, прямо дырка на дырке, – опять съязвила девушка: – Медведя в яму ловит тот, кто не знает, как убить его с одной стрелы.

Волькша потупился. В словах олонецкой охотницы не было оскорбления, а лишь вопиющая истина. Никто в Ладони не мог похвастаться тем, что способен стрелять хотя бы вполовину так метко, как эта девушка. Пожалуй, ей и вправду под силу завалить косолапого с одного выстрела.

– Так почему же убить венеда – это как убить медведя, только наоборот? – повторил Волькша свой вопрос.

– Неужели ты такой тупой? – спросила девушка: – Ну ладно. Слушай. Когда ты убиваешь медведя, то рискуешь потерять благорасположение лесного духа и больше никогда не войти в лес. А убив венеда – рискуешь больше никогда не выйти из леса.

– Ясно, – буркнул Волькша. Слово «тупой» – изрядно его обидело, но в том, что сказала лесная дева, опять была горькая правда. Никто во всей Гардарике и Ингрии не мстил за своих убитых родичей так яростно, как венеды. Особенно Ильменьские словены. За одного сродника они могли выжечь целое подворье вместе с родом обидчика до седьмого колена.

– Ну, раз ясно, так и идите отсюда пока на своих ногах, – без особый угрозы сказала олоньская охотница: – Хватит болтать, а то и под вьюгу не долго попасть.

– Какую вьюгу? – спросил Волькша, оглядывая чистый как родниковая вода горизонт.

Вопрос остался без ответа.

Девушка достала из-за спины карельские снегоступы, – курносые досочки с петлями для ног, длинной в полтора локтя и шириной в две ладони, – встала на них и заскользила к своей добыче. Тушку рыси она закинула на плечи наподобие воротника и покатила по глубокому снегу в лес.

– Как тебя зовут? – вдруг громко крикнул Олькша, до этого неподвижно торчавший из снега как трухлявый пень. Крикнул на почти правильном карельском наречии.

– Кайя, – отозвалась заснеженная лесная чаща: – Только не вздумай меня искать. Все равно не найдешь.

«И с чего она решила, будто Олькша намерен ее искать?» – подумал Волкан. Но когда он встретился глазами с приятелем, то был готов рассмеяться во все горло. Рыжий Лют выглядел, как дитятя, которого мамка первый раз оставила на краю поля, чтобы идти дергать лен или резать жито. Олькша, только что не плакал и не тянул ручонки туда, где скрылась Кайя.