Книга Красная петля - Реджи Нейделсон

Я посмотрел на нее. Она выудила из сумочки пачку любимых сигарет с ментолом и засомневалась.

– Ты же бросила на прошлой неделе, – сказал я.

– Ну да… Может, и впрямь стоит бросить. Тогда и ребенка завести можно.

– А ты хочешь этого? – я удивился. – Хочешь? Ты никогда об этом не говорила.

– Что с тобой, Арти?

– Так хочешь?

– Сначала ты скажи. – В голосе ее звучало нетерпение. – Я первой спросила. Не увиливай.

Я не ответил. Она сунула сигареты обратно в сумочку, и мы пошли по набережной к дому, где хотела поселиться Максин. Я обнимал одной рукой ее нежные голые плечи, нагретые солнцем.

Она прижималась ко мне, но витала где-то в другом месте, улыбалась чему-то, уже представляя жизнь в этой квартире. Я старался тоже полюбить ее, ради Максин.

– Тебе понравился вчера тот судья? – спросил я.

– Честно.

– В общем-то, понравился, но я не могла сказать об этом прямо, ведь Сонни Липперт устроил церемонию для нас. а я бы не удержалась от смеха, если бы заговорила, потому что судья напомнил мне… Как зовут этого актера с божественным голосом? Джеймс Эрл Джонс? Такой громовой глас, и он очень важно призывал нас дать обет, и я видела, что девчонок тоже распирало. Думаешь, это нормально – ржать на собственном венчании?

– В сущности, да. Но тебя могли неправильно понять.

– У меня до сих пор похмелье, – пожаловалась она. – В жизни не видела столько шампанского.

– Я тоже.

– Твой друг Толя – это действительно нечто. Он и девчонкам подарков надарил: пляжные побрякушки, купальники, шлепанцы, всякое такое. Похоже, мы все ушли с вечеринки с большими мешками. Санта-Клаус в крокодиловых туфлях.

Я засмеялся:

– Ты ему нравишься.

– Так же, как Лили? – негромко молвила она и тут же добавила: – Не обращай внимания, это я так.

Мы перешли Вест-стрит, прошагали еще один квартал. Макс достала из кармана джинсов листок бумаги, сверилась с ним, отобрала у меня сигарету и сделала пару затяжек.

– Который дом? – спросил я.

– В следующем квартале.

Я прикинул, во что обойдется обустройство моей берлоги для нас четверых – Максин, девочек и меня. Чтобы получилось что-то путное, придется вложить целое состояние. Проводка уже старая, ванная только одна, У Максин же слишком тесно. Мы подумывали о доме в Бруклине и смотрели жилье едва не каждое субботнее утро. Месяцами искали, пока не нашли кое-что подходящее в Бушвике Район мрачноватый, но Максин сказала что он на подъеме. Мы уже готовы были позвонить риелтору как вдруг Максин посмотрела на меня из-за кухонного столика, за которым мы пили вино, и сказала:

– Ты же не хочешь уезжать с Манхэттена, правда? В самом деле не хочешь ведь. Ты зачахнешь если покинешь Город. Разве не так. Признайся, милый.

– Я бы уехал. Говорил же тебе, что как-то даже думал переселиться в Ред-Хук.

– Но не переселился же. Ты не сможешь, Арти, дорогой. Ты так долго привыкал к Нью-Йорку, и ты возненавидишь любое иное место, а потом и я возненавижу его. Давай поищем другой вариант.

– Ты о чем?

– Ради чего, скажи на милость, я связалась с тобой? Это был мой шанс поселиться в Городе. Мама всегда говорила: ты из тех, кто никогда не вырвется из Бруклина. И вот единственная возможность доказать, что она была не права. Однажды я задалась целью стать настоящей нью-йоркской жительницей. И добилась. Живу на Манхэттене, а не на окраине. Вот о чем я.

Макси редко упоминала свою мать, если речь не шла о деле: с детьми посидеть и так далее. Ее отец умер. О нем она вовсе не рассказывала.

Максин была права: сейчас, по прошествии двадцати пяти лет, мне не хотелось уезжать.

Не дойдя квартал до реки, она остановилась перед домом с блестящим фасадом из розового гранита, казавшегося пластиковым.

– Оно? – спросил я.

– Да.

– Ну, пошли.

В вестибюле нас поджидала риелтор по имен Сэлли, средних лег, с хорошей фигурой, в бежеве деловом костюме, с шелковистыми белоснежными волосами, очень энергичная.

Мы проследовали за ней к лифту, поднялись пошли по коридору, устланному бежевым ковром, обои – полосатые, в тон костюму Сэлли. Я плелся за ними с Максин через пустые комнаты: третья, четвертая, пятая квартира, все с низкими потолками и узкими окнами. Я попытался полюбить хотя бы эти маленькие балкончики: если перегнуться через перила, можно смотреть на реку.

В пятой из осмотренных квартир я сдвинул конную дверь и вышел, а женщины за моей cm обсуждали то, что Сэлли называла инфраструктурой: сервис, портье, тренажерный зал.

Солнце стояло высоко над бухтой, палило вовсю. У реки был разбит парк с велосипедной дорожкой, кто-то катался. Девушка совершала пробежку, гая качала ребенка в коляске. Группа пожилых китайских леди занималась тайцзи, это было похоже на танец; двое китайцев, что годились им в мужья, удили рыбу у парапета и курили.

Сид не шел у меня из головы. Он покинул город. Отправился на Лонг-Айленд. Сказал, что отправиться туда.

Это не давало покоя. Он солгал и, возможно, по-прежнему лжет, но это не моє дело, и нет причин полагать, будто Сиду угрожает хоть что-то помимо его личных демонов, его прошлого.

Я закурил, перегнулся через перила и посмотрел на здание напротив. На одном из балконов стояла женщина в бикини. Она медленно сняла верх от купальника, взяла пластиковый тюбик крема от загара и принялась втирать его в свои маленькие округлые груди. Поначалу она не заметила, что я наблюдаю; это было похоже на пип-шоу; я был не в силах отвести взгляд. И вдруг она взглянула прямо на меня, усмехнулась, втерла еще немного лосьона, опустилась в бело-зеленый пластиковый шезлонг, откинулась, нащупала внизу бокал с какой-то жидкостью – яблочный сок, чай со льдом – и принялась потягивать ее. Отставила, нацепила солнечные очки и взяла книгу в мягкой обложке.

Я перешел на другую сторону балкона. Мы находились всего в двух кварталах от «Нулевой зоны» и достаточно высоко, чтобы видеть котлован. Небо было голубое, как в тот день. На следующей неделе исполняется три года. В тот день мы вывозили людей на катерах со всего города.

Я помогал эвакуировать людей в Джерси от пристани яхт-клуба, что в двух кварталах отсюда. Я плавал на катере. Мусор сыпался на нас, даже когда мы отходили далеко от берега.

В память врезался один рейс: люди сгрудились в кучу, я криком призывал к спокойствию, и тут на палубу упала нога. Она едва не угодила в парочку, плакавшую в обнимку; пыль, толстым слоем покрывавшая их, намокла и запеклась в корку. Нога ударилась о палубу, и какой-то мужчина без обуви, в пыльных носках, расхохотался. Он хохотал и не унимался, и мне пришлось доставить его в больницу в Джерси.

Может, и Сид Маккей слегка спятил, как все мы. Может, рассудок его помутился – и больше не прояснился.