Книга Ярче солнца - Бет Рэвис

Текущая численность населения: 2296

Изменения численности населения: -2

Джорди, скотовод: самоубийство

Эллемаи, смотритель теплиц: осложнения вследствие внешних повреждений

Заболевания и травмы:

+3 инфекции в результате предшествующих травм

+18 гастроэнтерит из-за неправильного приготовления пищи

+6 травмы на рабочем месте

+9 самоповреждения и насилие

+43 проблемы, связанные с алкоголем (отравления, травмы и т. д.)

+24 истощение

+63 переедание

Психологические проблемы

-1 депрессия

+8 накопительство

+6 ипохондрия

+2 девиантное сексуальное поведение

Прочие:

+2 беременность

Я щелкаю по «смертям» и внимательно читаю имена, запоминая. Потому что очевидно: если бы я не запретил на корабле фидус, люди вроде Джорди и Эллемаи по-прежнему были бы живы. И хоть я могу утверждать, что короткая жизнь с чувствами лучше, чем длинная, но без них, мертвые свою точку зрения высказать уже не могут.

Размышляю над истощением и перееданием. Наверняка это частично связано с накопительством. Люди боятся, что им не хватит еды. Так что одни не едят, а откладывают про запас, а другие, наоборот, набивают животы, пока припасы не кончились.

Против воли вспоминаю о предупреждении Барти. Путь к революции лежит через желудки людей.

Добравшись до конца отчета, спрашиваю:

— Две новые беременности?

Док берет пленку и просматривает данные, хоть, наверное, и так знает, что там.

— А, да, — говорит он. — Живут в Больнице и решили не принимать участия в Сезоне. Однако после его окончания все же решились размножаться.

— Док, — начинаю я, и голос звенит от любопытства. — Если мы хотим увеличить численность населения, Сезон не кажется мне особенно эффективным методом, а?

Он выключает пленку и кладет на стол, поправляя угол, чтобы он оказался перпендикулярен углу стола.

— Я… э-э-э… о чем ты говоришь?

Я наклоняюсь вперед на краешке стула.

— Раньше я считал, что Сезон — это естественно, потому что животные спариваются в определенное время. Но теперь очевидно, что Сезон — искусственная мера. И если его контролировали вы со Старейшиной и если мы все еще пытаемся восстановить численность после так называемой Чумы… ну, в Сезоне нет смысла, разве не так? Одно спаривание за поколение? Это скорее уменьшит численность, чем восстановит…

Я умолкаю, но Док отвечает не сразу. Чем дальше, тем яснее я понимаю, что прав. Увеличить популяцию с помощью Сезона — идиотски безнадежная идея.

— Ну, в некоторые поколения у нас было по два Сезона, — оправдывается Док. — И мы следили за тем, чтобы у некоторых женщин рождалось по нескольку детей.

Мгновение мы просто смотрим друг на друга.

— Несколько поколений назад, — наконец начинает Док, и голос его звучит глухо, будто он признается в преступлении, — было решено снизить прирост населения. У нас и так не хватает продуктов питания.

— И каков план, если не будет хватать еды? — спрашиваю я.

Док тихо смотрит на меня, и я вижу, он оценивает, стоит сказать мне правду или нет. От корабельщиков я могу требовать правды и буду уверен, что они скажут. С Доком приходится ждать и надеяться. Док был за использование фидуса, но и Ориона он поддерживал — в конце концов, когда Старейшина приказал убить его, Док ослушался приказа. Думаю, он еще не решил, достоин ли я занять место Старейшины и Ориона.

Но, судя по всему, правду мне доверить можно. По крайней мере, на этот раз.

— По приказу Старейшины, — говорит он наконец, — у нас имеется запас из трех тысяч черных медпластырей.

— Черных? — удивляюсь я. Никогда еще не видел черных пластырей.

Док коротко кивает.

— В том случае если корабль перестанет справляться с поддержанием жизни, черные пластыри будут распределены среди обитателей корабля.

Теперь я понимаю, зачем они нужны. Черные медпластыри — это быстрая смерть вместо медленной.

16. Эми

Ставлю последнюю картину Харли на кровать и отступаю назад. Его смеющиеся глаза оказались прямо на уровне моих, но эффекта Моны Лизы нет — мне не кажется, будто он смотрит на меня.

— Так, — вслух говорю я нарисованному Харли, — ну и где эта подсказка, которую обещал Орион?

Трогать краску мне страшно — не хочу случайно что-нибудь испортить. Вместо этого внимательно оглядываю мазки в поисках какого-нибудь скрытого сообщения от Ориона.

Я теряюсь в картине — там лицо Харли, и звезды, и маленькая золотая рыбка плавает у его лодыжки. Там все мои воспоминания о нем. Как сумел человек, которого я знала так недолго, оставить у меня в душе такой неизгладимый отпечаток? Видя его счастливым и свободным, я вспоминаю о Харли кое-что важное, ту самую искру, ту радость, то нечто, из-за чего мне так хочется, чтобы он сейчас оказался тут.

Расфокусирую взгляд, стараясь смотреть сквозь изображение на само полотно. Но там ничего нет.

Провожу ладонями по забрызганным краской граням картины. Снова ничего.

Потом переворачиваю.

До сих пор я еще ни разу толком не смотрела на оборотную сторону. Но теперь сразу замечаю бледный, почти невидимый эскиз, сделанный, кажется, углем или карандашом. Прищурившись, наклоняюсь, потом беру картину в руки и подношу к свету.

Какой-то маленький зверек — и это не рисунок Харли; у него все выходило куда более реалистично. Эта мультяшка немного похожа на хомяка, но у нее преувеличенно огромные уши… кролик. А рядом с ним круг… точнее, приплюснутый круг, овал. В центре его крошечный квадрат, похожий на те супертонкие карты памяти, которые мама покупала для своего навороченного фотоаппарата. Он приклеен к холсту, но легко отрывается, стоит подцепить ногтем.

Поднимаю штуковину на кончике указательного пальца. Это черный пластик, обрамляющий тонкую золотую полоску с переплетенными серебряными нитями схемы. Для чего он? Кажется таким знакомым. Переворачиваю, но с другой стороны там только пластмасса.

И тут до меня доходит: точно, я уже видела такое. Бросаюсь к столу и беру экранчик, на котором смотрела первое видео Ориона. В маленький разъем в углу экрана вставлен точно такой же кусочек пластмассы. Эта штука с картины Харли и правда вроде карты памяти… еще бы разобраться, как ее заменить.

Снова, прищурившись, оглядываю картину в надежде найти еще подсказку.

И тут замечаю прямо под рисунком крошечные, едва читаемые слова.