Книга Кристаль - Поль-Франсуа Уссон

Имир думал о деревьях — о прочной древесной сердцевине в центре ствола, о складках коры, об аромате сока после первых ударов топора…

Мир, полный обещаний для того, кто решается в одиночестве его исследовать. От своего деда Имир слышал сотни рассказов о тайнах леса. Они хранились где-то в глубинах памяти, оживая во сне, каждый раз полном загадок. И каждый раз во сне появлялось это нежное создание, стоящее на опушке леса. Куда вела тропинка, заросшая дикими цветами? Лес, границу которого ты однажды преступал, притягивал снова и снова…

Он думал: «Истории, которые случаются со мной во сне, — ненастоящие. Когда я просыпаюсь, я живу своей жизнью. А что, если сон — просто другая жизнь? Когда я умру, будут ли мне сниться сны? А если я умру и увижу сон, то мне приснится, что я сплю?..»

Незадолго до того он спал в своем третьем доме, прямо на полу, в проходе между кресел, не сняв дубленки. Дед, семейный патриарх, приучил его к суровой жизни. Между тем как снег постепенно заносил железную крышу автобуса, девочка с букетом вернулась снова. Он блуждал среди цветочных ароматов, но внезапный шквальный порыв ветра пробудил его. Он с трудом поднялся, взял термос и выпил его содержимое до последней капли. Потом подумал, что нужно будет завезти женщине-фотографу ее вещи — наверняка она будет ему признательна. Кажется, он слишком много думает об этой француженке, забывшей в самолете багаж… и о застывшем трупе итальянской мажоретки.

Имир включил обогрев салона на полную мощность, чтобы пассажирки не жаловались на холод; впрочем, сегодня они наверняка будут более молчаливыми, чем обычно. Затем обхватил руками полукруглый руль и склонился над ним, придавив всей своей тяжестью — так сильно, что в груди что-то хрустнуло. Пора ехать.

Он надеялся, что организаторы чемпионата не отменили тренировок. У копов он предпочел об этом не спрашивать, потому что эти типы слишком уж въедливые, лучше с ними не связываться. Сейчас неподходящий момент, чтобы лишний раз привлекать к себе внимание. Малейшее подозрение, пусть даже ради перестраховки, — и ему придется сдать свой верный автобус с новыми протекторами на шинах в металлолом… Не будет ни автобуса, ни работы, а значит, не будет и денег, которые по-прежнему нужны для выплаты долгов родителей, разорившихся на торговле фарфором…

Вдалеке появились огоньки глиссера, при резких поворотах взметающего вокруг себя снежные спирали. Имир улыбнулся. Придуманное им алиби «ночи любви» сработало. Он выиграл по всем статьям.

Фабио стоял не шевелясь. Он пристально смотрел на массивные квадратные позолоченные часы, лежавшие перед ним на стойке администратора. Остальные тренеры переглядывались, не решаясь сказать, что минута молчания слишком уж затянулась. Лишние секунды шли одна за другой, но Фабио по-прежнему не поднимал головы.

Наконец советский тренер чуть раздраженно кашлянул. Фабио с достоинством выпрямился, поблагодарил коллег вежливым кивком и надел прибор для определения времени обратно себе на запястье. Застежка браслета звонко щелкнула. Слово взял шотландец, который решительно заявил: свершившаяся драма никоим образом не должна омрачить спортивный настрой команд. И мажоретки, и тренеры должны сохранять присутствие духа.

Коллеги торжественно закивали. Каждый думал о проломленном затылке Адрианы, мертвое тело которой увезли в слишком большом для него пластиковом мешке. После ареста двух француженок возмущенный Альбер предложил коллегам объединиться против произвола местной полиции. Потребовать от нее вычислить настоящего убийцу, захватить его и утопить во фьорде.

Фабио заверил всех, что ему достаточно сделать один звонок «на родину», чтобы заручиться поддержкой «сами понимаете кого». Греческий коллега дал понять, что воспользуется той же тактикой, если хоть один волос упадет с головы кого-то из его подопечных. Холодное оружие. Нет ничего лучше, чем мастерски нанесенный удар. Немец и русский возражали, приводя аргументы в пользу грамотно всаженной пули. Все распалились, послышались самые невероятные обещания. Мажоретки в испуге наблюдали за тренерами из противоположного конца холла. Наконец Имир предложил тренерам продолжить свой разговор позже, за закрытыми дверями.

В завершение военного совета шотландец предложил устроить голосование по поводу тренировок. Было единогласно решено от них не отказываться.

К тому времени, когда аэроглиссер оказался у берега, мажоретки, одетые в разноцветные куртки, высыпали из отеля и небольшими группами начали молча заходить в автобус. Потом Имир закрыл дверь, чтобы не выстудить салон, и попросил не занимать первые ряды кресел.

Тренеры стояли у автобуса, постукивая ногами от холода и согласовывая дальнейшие боевые действия.

— Сколько времени ехать до спорткомплекса? — спросил русский у Имира на ломаном норвежском языке.

— Минут сорок максимум.

Потом Имир спросил, не хотят ли они тоже зайти в автобус, но тренеры, наоборот, отошли от него и выстроились шеренгой, словно почетный караул, встречающий обеих француженок.

У Анжелы и Жозетты был усталый вид. На лице Анжелы не проявилось никаких эмоций под устремленными на нее сочувственными взглядами тренеров. Имир невозмутимо ждал, сидя в кабине и глядя в окно. Когда Анжела, войдя в автобус, проходила мимо него, ей показалось, что все мажоретки впились в них глазами.

Альбер даже не пытался скрыть свое угнетенное состояние, ощущая над головой невидимый дамоклов меч (он всегда считал Дамокла знаменитым фабрикантом холодного оружия).

Снег перестал. Автобус медленно двигался по шоссе Е-6 по направлению к северу. За окнами сменялись почти неотличимые одно от другого предместья. Каждый из тех, кто сидел в автобусе, думал об Адриане. Вчера она была, а сегодня ее нет. Усталость после вчерашнего перелета, ужасный утренний шок, нервное напряжение перед грядущими соревнованиями и особенно эта постоянная темнота делали поездку нескончаемой и мрачной. Взгляды мажореток рассеянно скользили по соседкам, терялись в заснеженном пространстве, иногда на мгновение цеплялись за освещенные окна какого-нибудь дома. Деревья, сплошные деревья и деревянные дома, стоящие отдельно или небольшими группами. Почти перед каждым из них был разбит небольшой сад, в центре которого высилась мачта, украшенная задубевшим на морозе государственным флагом.

Заснеженные долины сменялись другими такими же долинами, дома — такими же домами; время от времени мелькал ярко освещенный торговый центр. Шоссе было идеально ровным, но, к величайшему изумлению Альбера, все водители исправно соблюдали ограничение скорости — пятьдесят километров в час, о котором регулярно напоминали дорожные знаки. Всю дорогу ограничительные радары развлекались, замеряя скорость автобуса при его приближении, что каждый раз вызывало дружные стоны тренеров.

— Как поездка? — не оборачиваясь, прокричал Имир.

Множество пар полусонных глаз посмотрели ему в спину.

— С музыкой будет повеселей!

Из динамиков под потолком раздалась какая-то народная норвежская песня, сопровождаемая гулким топотом ног. Альбер, подмигнув коллегам, протянул Имиру свою кассету. Вскоре послышалась другая мелодия — нечто среднее между военным маршем и эстрадной песенкой: международный гимн мажореток.