Книга Надвигается беда - Рэй Брэдбери

Вот и этой ночью Вилли затаил дыхание, ожидая, куда позоветего деревянная музыка. Что сыграет Джим, изображая карнавал, мисс Фолей, м-раКугера и розового племянника?

Десять с четвертью. Пол-одиннадцатого. Все тихо.

Вилли это не нравилось. О чем там думает Джим у себя вкомнате? О Зеркальном Лабиринте? О том, что увидел там? Ну и что он задумалтеперь? Вилли беспокойно заворочался. Ему не понравилась мысль о том, что междукарнавальными балаганами в темных лугах и Джимом не может встать отец Джима. Амать? Она так хочет удержать его при себе, что Джиму волей-неволей приходитсяудирать из дома, нырять в вольные ночные воды, уносящие вперед, к дальнимсвободным морям.

«Джим! — подумал он. — Ну, давай!»

И в десять тридцать пять ксилофон ожил. Вилли показалось,что Джим высоко подпрыгивает, как мартовский кот на крыше, и шлепается надоски, добывая из них подобие погребальной песни, сыгранной наоборот старымкарнавальным калиопом.

Вилли уже потянул раму вверх, когда лунный блик скользнул пооткрывающемуся окну Джима.

Значит, это не он на досках? Значит, Вилли толькопослышалось то, что он хотел услышать? Он уже готов был окликнуть Джима, нопромолчал. Джим беззвучно скользнул по водосточной трубе. «Джим!» — мысленнопозвал Вилли.

На лужайке под окнами Джим замер, словно услышал свое имя.«Ты же не уйдешь без меня, Джим?»

Джим быстро взглянул вверх. Если он и увидел Вилли в окне,то ничем не показал этого.

«Джим, — думал Вилли, — ну мы же друзья пока. Ведькроме нас с тобой, никто не услышит того, что слышим мы. Мы одной крови, идорога у нас одна. И вот ты уходишь, бросаешь меня. Как же так, Джим?»

Дорожка уже опустела. Словно саламандра мелькнула заоградой. Вилли уже спускался вниз. Мысль догнала его, когда он перемахивалчерез забор. «Господи! Я ведь один. Это же первый раз я один ночью! И куда яиду? За Джимом. Господи! Помоги мне не сбиться с дороги!»

Джим летел над дорогой, как сова за мышью. Вилли мчалсявприпрыжку, как охотник за совами. Тени скользили за ними через октябрьскиелужайки. И когда они остановились, перед ними оказался дом мисс Фолей.

22

Джим оглянулся. Вилли тотчас превратился в куст, точно такойже, как те, среди которых он затаился, в ночную тень с едва заметнопоблескивающими глазами, да и глаза застыли, остановившись на фигуре Джима.

— Эй, эй, там! — шепотом звал Джим, подняв лицо кокнам второго этажа.

«Ну и дела, — думал Вилли. — Смотри-ка, он же самнарывается, сам хочет, чтобы его заманили и расщепили там, в Лабиринте».

— Эй! — тихо взывал Джим, — эй, вы там!

На фоне едва освещенного ночником окна мелькнула тень,невысокая такая тень… Значит, племянник с мисс Фолей уже вернулись… «Боже, —думал Вилли, — надеюсь, она вернулась тоже. А если она, как торговецгромоотводами…»

— Эй!

Джим смотрел вверх, и взгляд у него был такой же, как возлеТеатрального Окна в доме неподалеку отсюда. С любовью, с преданностью даже Джимждал, словно кот, не выглянет ли из окна какая-нибудь темная мышка. Сначала онстоял ссутулившись, а теперь, казалось, становился все выше, можно подумать,его тянуло что-то там, в окне. А ведь в нем нет никого. «Это» исчезло.

Вилли стиснул зубы. Казалось, тень струится через дом, ончувствовал ее ледяные вздохи. Он не мог больше ждать. Вилли кинулся из кустоввперед и схватил Джима за руку.

— Джим!

— Вилли! Ну ты-то что тут делаешь?

— Джим, не говори с ним, не надо. Пошли отсюда.Господи, да он же проглотит тебя, хорошо, если косточки выплюнет.

Джим вырвал руку.

— Вилли! Иди домой. Ты же мне все испортишь.

— Джим, я его боюсь. Чего тебе от него надо? Тычто-нибудь видел… там, в Лабиринте?

— Ну, видел.

— Но что? Ради Бога, что ты видел?

Вилли поймал Джима за рубашку на груди и на мгновениеощутил, как колотится о грудную клетку сердце.

— Уходи! — Голос Джима звучал жуткоспокойно. — При тебе он не выйдет. Вилли, если ты не уйдешь, я тебеприпомню… потом.

— Когда это «потом»?

— Проклятье! Когда стану старше, вот когда!

Вилли отпрянул, словно рядом ударила молния.

— О Джим… — проговорил он.

Он почти слышал стремительный бег карусели в темных водахночи, почти видел Джима на черном деревянном жеребце, себя самого почтиодеревеневшего в тени под деревом. Ему хотелось кричать: «Смотри! Вот ты накарусели! Она крутится вперед, ты этого хотел, да? Вперед, а не назад! И ты наней. Смотри: раз проехал — тебе пятнадцать, еще круг — уже шестнадцать, еще три— девятнадцать! И музыка играет правильный похоронный марш! А тебе ужедвадцать, и ты сходишь с карусели, высоченный такой, совсем не тот Джим,которому почти четырнадцать и с которым я, зеленый от страха, стою посрединочной улицы».

Вилли развернулся и ударил Джима. Врезал ему прямо по носу.Потом бросился на него, повалил и поволок в кусты. Он зажимал Джиму рот изаталкивал все дальше…

Открылась парадная дверь.

Вилли навалился на Джима сверху, придавил, не давая дышать,все еще зажимая рот. Что-то стояло на крыльце. Оно крутило головой, искало Джимаи не могло найти.

Да нет, это же маленький мальчишка, Роберт, племянник. Позанебрежная, руки в карманах, насвистывает чуть слышно. Просто вышел подышатьперед сном. Вилли некогда было особенно раздумывать — он держал вырывавшегосяДжима, — и все-таки его поразил вид самого обычного мальчишки: веселаямаленькая личность, в которой сейчас, ночью, и следа не отыщешь от взрослогодядьки.

Он бы запросто мог сигануть к ним в кусты и возиться с ними,как маленький щенок, и хохотать, а потом, может быть, и заплакать даже, еслипоцарапается каким-нибудь сучком, и страх растаял бы, улетучился, превратилсябы в дурной сон, в воспоминание о дурном сне… Но ведь правда же — простоймаленький мальчишка, самый настоящий племянник, свежий, как персик,смугло-розовый… Вот он уже увидел их, сцепившихся намертво, вот улыбнетсясейчас…

Роберт стремительно метнулся в дом. Джим и Вилли все ещехватали, крутили, жали и мяли друг друга, а племянник уже вылетел обратно,перемахнул через перила, четко впечатавшись в собственную тень на траве. Вруках у него было полно звезд. Они так и сыпались вокруг. Золото, бриллиантыпадали в траву возле сжимавших друг друга в объятиях Вилли и Джима.

— Помогите! Полиция! — заорал Роберт.