Книга Калейдоскоп жизни - Всеволод Овчинников

Чтобы оградить советского лидера от нежелательных расспросов на сей счет, было опубликовано Заявление ТАСС. В нем выражалось сожаление по поводу пограничного конфликта и надежда, что обе стороны решат спор мирными средствами, за столом переговоров. Такая позиция Москвы вызвала негодование Пекина. Как, дескать, можно ставить на одну доску братскую страну социализма и капиталистическое государство!

И вот в самый разгар тех пресловутых «десяти дней, которые потрясли Америку», китайское руководство неожиданно перенесло начало юбилейных торжеств с 1 октября на 26 сентября. Хрущев оказался перед нелегким выбором: либо скомкать свой триумфальный визит в США, либо поручить кому-то другому выступать на китайском юбилее. Он предпочел второе, в результате чего доклад, над которым мы трудились, зачитал Суслов. Хрущев прилетел в Пекин лишь 30 сентября. На другой день демонстранты таки увидели его на трибуне ворот Тяньаньмэнь.

После праздничных торжеств Мао пригласил советского гостя в свою резиденцию близ столицы. Там Хрущева ждал конфуз. Хозяин встретил его в бассейне и предложил присоединиться к нему. Но беда была в том, что Никита Сергеевич не умел плавать. В своих черных сатиновых трусах до колен, он, как и на отдыхе в Пицунде, мог зайти в воду лишь до пояса и несколько раз присесть, дабы окунуться. Можно представить себе, сколь неуклюже выглядел гость на фоне хозяина, легко пересекавшего километровую ширь Янцзы.

Как мне говорили люди из ближайшего окружения Хрущева, тот был настолько взбешен, что отменил недельную поездку по Китаю и решил немедленно возвращаться на родину.

Думаю, причинами размолвки между Пекином и Москвой, которая привела к дорогостоящей тридцатилетней конфронтации, были не только идеологические разногласия, но и субъективный фактор — личная неприязнь лидеров двух соседних народов. Неприязнь у Хрущева усиливали воспоминания о своей беспомощной фигуре в длинных сатиновых трусах, когда он барахтался в бассейне рядом с «Великим кормчим».

Три встречи с Цзян Цзэминем

Дело было 14 июня 2001 года. В этот день в Шанхае произошла встреча высших руководителей шести государств, прилегающих к бывшей советско-китайской границе, — президентов России, Китая, Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Узбекистана. Родившаяся там за пять лет до этого «шанхайская пятерка» превратилась в «шестерку», официально говоря, в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС).

Разумеется, быть хозяином подобного саммита очень хлопотно. И мы — восемнадцать журналистов из упомянутых стран, приглашенные министерством иностранных дел КНР освещать это событие, — с пониманием восприняли огорчительную для нас новость: утром 14 июня Цзин Цзэминь сможет дать нам не интервью, как было ранее обещано, а лишь протокольную аудиенцию.

Нас подняли до рассвета, и уже в семь утра мы были в шанхайской загородной резиденции главы государства. Председатель КНР поблагодарил нас за приезд, пожелал успешной работы на саммите, сфотографировался вместе с нами и откланялся.

Но когда все выходили из приемной, Цзян Цзэминь неожиданно взял меня за локоть и сказал по-русски:

— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться! Ведь мы, если помните, впервые встретились еще тридцатилетними. В мире не так уж много политиков и журналистов, которых связывает столь длительное знакомство. Так что обстоятельный разговор с глазу на глаз мы заслужили.

Поговорить нам действительно было о чем. О традициях дружбы 50-х годов, о переменах в наших странах и перспективах российско-китайских отношений.

Для обоих эта уже третья по счету встреча произошла накануне нашего семидесятипятилетия. Впервые мы увиделись в 1956 году. Страна отмечала важную победу первой пятилетки — пуск первенца отечественного автомобилестроения. И я, будучи корреспондентом «Правды» в КНР, разумеется, приехал в Чанчунь, дабы рассказать об этом событии.

Попросил устроить мне встречи с заводчанами, которые стажировались в СССР. Среди них оказался и мой ровесник — главный энергетик завода инженер Цзян Цзэминь. Однако в своем репортаже я слишком увлекся тем, как сошел с конвейера первый в истории Китая грузовик «Цзефан» («Освобождение» — слово тогда столь же популярное, как в свое время у нас «Победа»). И в сюжете очерка для главного энергетика не нашлось места.

Но ветераны Московского автозавода имени Лихачева хорошо помнят улыбчивого и общительного китайского стажера, который дирижировал хором своих соотечественников в зиловском Дворце культуры. На заводской ТЭЦ красуется мемориальная доска: «Здесь в 1955–1956 годах проходил стажировку инженер-энергетик Цзян Цзэминь, впоследствии Председатель КНР».

Заводчане вспоминают, что Цзян Цзэминь любил блеснуть знанием русского языка, особенно выражений, которые можно почерпнуть только из жизни. Кто-нибудь из заводоуправления заходил на ТЭЦ и спрашивал:

— Ну как дела, товарищ Цзян?

Он весело подмигивал и отвечал:

— Дела идут, контора пишет…

Говорят, что в Чжуннаньхае, китайском Кремле, и нынче можно услышать по-русски эту фразу, когда туда приходят люди, учившиеся в московских вузах.

Цзян Цзэминя называют представителем третьего поколения партийно-государственного руководства КНР. Ушла из жизни когорта отцов-основателей, профессиональных революционеров (Мао Цзэдун, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай). Ушли и их преемники, реформаторы-самородки во главе с Дэн Сяопином. И вот у кормила власти впервые оказался интеллектуал-технократ, способный мыслить категориями последних достижений науки, правильно оценивать направленность глобальных процессов.

Именно шанхайскому инженеру Цзян Цзэминю, когда-то написавшему диссертацию о тенденциях развития мировой энергетики, в первые годы реформ было поручено совершить кругосветное путешествие, дабы ознакомиться с опытом свободных экономических зон (СЭЗ) в различных странах — от Шаннона в Ирландии до Джуронга в Сингапуре. Сделанный им на Политбюро ЦК КПК доклад стал основополагающим документом для создания четырех первых СЭЗ, расположенных поблизости от Гонконга и Тайваня.

Как и автор этих строк, Цзян Цзэминь родился в 1926 году. Незадолго до провозглашения КНР окончил шанхайский университет Цзяотун. Когда много лет спустя Цзян вновь посетил свою альма матер, студенты спросили его: как из обладателя диплома инженера-энергетика может вырасти государственный деятель?

В ответ Цзян Цзэминь вспомнил свою любимую книгу «Мои университеты» Горького, рассказал о поездке в Нижний Новгород, о посещении дома, где родился Алеша Пешков. Он подчеркнул, что факультетов, которые готовили бы глав государств или великих писателей, не существует. Таким университетом может быть только жизнь.

Именно об этом свидетельствует биография Цзян Цзэминя. После нашей первой встречи в Чанчуне мой оставшийся за рамками очерка герой круто пошел вверх по служебной лестнице. Работал заместителем председателя Государственного комитета по внешней торговле и иностранным инвестициям, министром электронной промышленности КНР.

В1985 году Цзян Цзэминь стал мэром Шанхая, а два года спустя — первым секретарем Шанхайского горкома КПК. На этом посту его и застали драматические события на площади Тяньаньмэнь в мае-июне 1989 года. На тогдашнего генсека ЦК КПК Чжао Цзыяна возложили вину за то, что студенческие манифестации вышли из-под контроля. Старая гвардия в партийном руководстве требовала поставить на его место «китайского Гришина» — первого секретаря Пекинского горкома Чэнь Ситуна, способного «закрутить гайки».