Книга Запутанная игра - Ева Эшвуд

ноздри, перекрывая все остальное, – пряный, немного острый, с примесью смазки и моторного масла. Он уникален, но не плох, и заставляет мое сердце тяжело биться в груди.

Поскольку теперь я стою очень близко к нему, у меня получается разглядеть, насколько он все-таки красив. Все трое парней, которых я встретила прошлой ночью, были красивы, но двое других имели более резкие черты лица, будто просто взглянув на них слишком пристально, можно порезаться. Рэнсом красив в более классическом стиле, его внешность, кажется, создана для того, чтобы привлекать внимание.

Но, несмотря на это, я по-прежнему боюсь его. Красивый он или нет, я знаю, что он мог бы убить меня, если бы захотел, даже не вспотев. Я видела, что он помог сделать с русским прошлой ночью.

– Ч-чего ты хочешь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал раздраженно, словно меня оторвали от работы, а не так, будто я вот-вот описаюсь от страха.

Он одаривает меня кривой улыбкой.

– Не волнуйся, Мэлис не передумал, – говорит он, словно прочитав мои мысли. – И Виктор тоже. Они просто хотели, чтобы я наведался сюда и убедился, что ты помнишь о нашем уговоре.

– Ага. И чтобы дать мне понять, что вы знаете, где я работаю. И, вероятно, где я живу тоже, – фыркаю я, не успевая остановить слова, стремительно вылетающие из моего рта.

Бровь Рэнсома, проколотая пирсингом, приподнимается, а улыбка становится шире.

– Ты умная. Мне это нравится. И храбрая, хотя я уверен, что ты напугана до усрачки.

В этом он прав, но я не собираюсь этого признавать. Мне и так кажется, что он слишком много знает обо мне. Читает как открытую книгу и каким-то образом понимает смысл.

– Я помню наш уговор. Я никому ничего не скажу, – заверяю я его. Затем прикусываю губу и торопливо продолжаю: – Мой босс спрашивал об этом. Но я сказала, что ничего не знаю о том, что произошло.

Улыбка тут же исчезает с лица Рэнсома, а брови сходятся на переносице.

– Почему он хотел знать?

– Он… – Я сглатываю. – Это он устроил меня на эту работу. Он назвал Жизель – мадам, или как ее там – мое имя.

– Ясно.

Он прищуривает глаза, глядя на меня сверху вниз с таким пристальным выражением, что у меня на коже расцветает румянец. Снаружи доносятся приглушенные возгласы одобрения, которые обычно являются признаком того, что одна из самых популярных стриптизерш вот-вот начнет свой номер. Рэнсом смотрит мимо меня, будто прямо через дверь видит главную часть клуба, где танцовщицы и посетители делают свои дела.

– Тебе нужно бросить эту работу, – наконец произносит он.

Мои глаза расширяются.

– Чего?

– Не важно, верит тебе твой босс или нет, тебе нужно отстраниться от этого места как можно дальше, тем более что это он направил тебя в тот бордель прошлой ночью. Мы не хотим, чтобы кто-нибудь сообразил, что ты была там до пожара.

– Я не могу уйти! – восклицаю я, пока сердце тяжело бьется в груди. – Мне нужны деньги. Я уже не в состоянии оплатить оставшуюся часть своего обучения за этот семестр, а если я потеряю эту работу, то даже не смогу платить за аренду.

Рэнсом подходит ближе, и я инстинктивно отступаю назад, но успеваю сделать всего два шага, прежде чем упираюсь спиной в дверь. Он упирается ладонями в дерево по обе стороны от моей головы, прижимаясь ко мне, а я вытягиваю шею, чтобы не отрывать взгляда от его лица. Я среднего роста, а этот парень и двое его друзей высокие, больше шести футов.

В глазах Рэнсома, смотрящего на меня сверху вниз, горит огонь, но это никак не связано с желанием. От этого огня у меня кровь стынет в жилах.

Я общалась с ним и двумя другими недолго, но за то короткое время Рэнсом показался мне самым милым из них. Если вообще кого-то из них можно назвать милым после того, что я видела. По крайней мере, он более обаятелен и кажется… человечнее, чем остальные.

Но в этот момент я понимаю, что была права с самого начала, в ту первую ночь, когда столкнулась с ним. Он смертельно опасен, и суровое выражение его лица доказывает это. Он может быть таким же устрашающим, как и двое других, когда захочет.

Когда он снова заговаривает, его голос немного понижается, и по мне пробегает дрожь, едва его слова достигают моего слуха.

– Это была не просьба, – просто говорит он. – Ты работаешь здесь последний день.

Я моргаю, сердце замирает. На глаза наворачиваются слезы, и я хочу отвести от него взгляд, но он так близко. Мне больше некуда смотреть, не на чем сосредоточиться, пока его мускулистое тело прижимается к моему.

По щеке скатывается слеза, и когда я шмыгаю носом, пытаясь сдержать ее, суровое выражение его лица смягчается. Он вздыхает, протягивает руку и проводит костяшками пальцев по моей щеке.

– Мне жаль, что ты ввязалась во все это дерьмо, ангел, – бормочет он. – Это, мать твою, несправедливо, но такова иногда бывает жизнь. Мне нужно заботиться о своих братьях, понимаешь? Мы – это все, что у нас есть.

Братья.

Точно. Эта троица – братья.

Я помню, Рэнсом упоминал что-то о том, как русский парень убил их мать, Диану Воронину. И даже если бы я не слышала, как он это сказал, я, вероятно, могла бы догадаться, что эти трое – родственники. Между ним и двумя темноволосыми парнями определенно есть некоторое сходство, а уж сходство между двумя другими братьями слишком очевидно, даже если их поведение казалось почти полярно противоположным.

Три брата.

Три монстра.

Три парня, которые без колебаний убили бы меня, чтобы защитить друг друга.

При этой мысли меня захлестывает волна страха. Горло сжимается, когда нечто похожее на зависть достигает моего сознания. Они есть друг у друга, а у меня нет никого. За мной некому присмотреть. Никто не прикроет мне спину. Никто не поможет, когда моя жизнь выйдет из-под контроля.

– Хорошо, – шепчу я, и еще одна слезинка скатывается по ресницам, а затем падает вниз, пока не достигает руки Рэнсома. – Я скажу Карлу, что увольняюсь.

Рэнсом серьезно кивает, смахивая слезинку с моей щеки.

– Хорошая девочка.

Он задерживается еще на мгновение, глядя на меня сверху вниз, по-прежнему слегка касаясь моего лица костяшками пальцев. В точке соприкосновения между нами возникает покалывание, отчего по коже бегут мурашки, и я задерживаю дыхание, оставаясь абсолютно неподвижной.

Когда он открывает рот, мне кажется, будто он собирается сказать что-то еще, но