Книга Проклятый дар - Татьяна Корсакова

А вот и еще один хороший признак: пациентка помнит не только собственное имя, но и как зовут ее лечащего врача.

– Да, Егор Васильевич Стешко. Ваш одногруппник, кажется.

– Однокурсник, – машинально поправила Алена и потерла виски. – Мы учились с Егором на одном курсе.

– Вот и хорошо! – Матвей улыбнулся преувеличенно бодро. – Думаю, вам будет совсем несложно договориться.

– Это как сказать, – прошептала она едва слышно.

Странная какая-то реакция. Казалось бы, должна обрадоваться тому, что попала в надежные руки, а она вон как, вроде бы даже расстроилась…

– Через полчаса прогулка. – Матвей посмотрел на наручные часы. – Хотите прогуляться?

Ему казалось, что после полугодичного неприсутствия в этом мире пациентка из палаты номер четырнадцать непременно согласится, но она отказалась.

– Не сегодня. – В сине-зеленых, теперь уже совершенно живых и совсем не стеклянных глазах вспыхнул и тут же погас огонек. – Я бы немного полежала. Тяжело все это. Понимаете, Матвей?

Еще бы он не понимал! Несколько недель в психушке едва не пошатнули даже его непогрешимое душевное здоровье. Что уж говорить о слабой девушке.

– Отдыхайте! – Он кивнул, а потом спросил: – Может, вам нужно что-то? Ну, типа еще одну шоколадку? Вы не стесняйтесь, я сделаю все, что в моих силах.

– Нужно, – сказала Алена очень серьезно и снова поймала его за рукав. – Мне нужно отсюда выбраться.

Она говорила, а в сине-зеленых глазах росла и крепла какая-то особенная, просто физически ощутимая решимость.

– Выберетесь. – Матвей разглядывал ее полупрозрачные пальцы с коротко остриженными ногтями, а в глаза старался не смотреть. – Вот поправитесь окончательно и выпишетесь.

– Вы не понимаете, – она протестующе затрясла головой, – я не могу ждать. Мне нужно прямо сегодня!

– Сегодня никак не получится, – сказал он как можно спокойнее. – Алена, вы же врач, сами должны понимать…

Вообще-то если идти официальным путем, а в сложившихся обстоятельствах именно официальный путь казался Матвею наиболее безопасным и разумным, то бедной девочке предстоит еще масса освидетельствований, ВКК и прочей медицинской дребедени. Но так для нее же будет лучше.

– Я не могу ждать, – повторила она упавшим голосом и разжала пальцы, выпуская рукав Матвея. – Я боюсь, что ночью они снова придут, и я окончательно сойду с ума…

Все-таки лечиться ей еще и лечиться. Какая уж тут выписка!

– Кто придет? – спросил Матвей осторожно.

Алена долго молчала, и взгляд ее снова сделался расфокусированным, словно она видела что-то позади него.

– Кто придет? – повторил он.

– Никто. Извините. – Она даже улыбнулась кривоватой, неискренней улыбкой. Не хочет говорить? Или понимает, к чему могут привести такие разговоры?

– Вот и хорошо! – Матвей тоже улыбнулся, тоже кривовато и неискренне. – Я вечером загляну, принесу лекарства…

Он не стал дожидаться, что она ему ответит, вышел из палаты и, чувствуя себя тюремщиком, повернул в замке ключ.

Ася. 1943 год

Гадюка ползла быстро, Ася едва за ней поспевала. По сторонам не смотрела – боялась отстать. Она уже не думала, как это глупо – доверять какой-то змее, она молила лишь об одном – чтобы болото не накрыл тот страшный туман. Один раз девушка упала, по колено провалилась в месиво из грязи и воды, едва не потеряла сапог. Гадюка остановилась, зыркнула на нее желтым глазом и свернулась на кочке дожидаться, когда Ася выльет из сапога болотную воду и приспособит под посох тонкую осинку, а потом снова заскользила по притрушенной прошлогодней листвой земле мимо черного, почти идеально круглого болотного «оконца». Ася поспешила следом, испуганно поглядывая на «оконце», стараясь не думать о том, какие страшные твари могут таиться на его дне.

Она была уже далеко, когда услышала странный звук за спиной, обернулась как раз, чтобы успеть заметить надувающийся на маслянистой глади «оконца» гигантский пузырь. Болотный газ, только и всего! Никаких чудищ, никаких огромных змей! И фашистского пса никто под воду не утаскивал, он сам провалился вот в такое точно «оконце». Пузырь лопнул с громким шипением, и Ася бросилась бежать, не оглядываясь, забыв про посох.

Гадюка исчезла внезапно, Ася даже не заметила когда. Вот, кажется, только-только шуршала прелой листвой где-то под ногами, и ее уже нет. Бросила Асю одну посреди болота и вернулась к своей чокнутой хозяйке? А как же ей теперь? Куда же дальше?

Наверное, девушка испугалась бы и даже запаниковала, но вовремя увидела наполовину ушедший под воду парашют. Змея вывела ее к тому самому месту, с которого начался Асин путь в глубь Гадючьего болота. Дальше она сможет и сама, дальше она знает дорогу…

На опушку Сивого леса Ася вышла под вечер, когда на деревню уже опустились прозрачные весенние сумерки. Наверное, нужно дождаться темноты, не показываться на глаза ни своим, ни чужим. Да, так разумнее. Теперь, когда она спасла своего летчика, нужно быть особенно осторожной.

У нее не получилось… Гортанный крик и автоматная очередь застали девушку врасплох, швырнули лицом вниз на землю, прямо в заполненную грязной жижей колею. Их было двое. Молодые, самодовольные, с ненавистной свастикой на рукавах, с автоматами наперевес – фашисты. Они кричали на нее и били прикладами по спине, не слишком больно, скорее, чтобы напугать. А потом Асю дернули за ворот телогрейки, поставили на ноги, неспешно, с брезгливыми выражениями на мордах обыскали, швырнули прямо в грязь узелок с остатками еды, заглянули в кисет с солью, снова заорали что-то непонятное, подталкивая в спину автоматными дулами, погнали вперед, к бывшему сельсовету, ставшему на время оккупации комендатурой. Ася шла молча, лишь украдкой вытирала льющиеся по щекам слезы. Ей хотелось быть смелой, без страха смотреть врагу в глаза, но не получалось. Дрожали руки, подгибались колени. Трусиха, беспомощная и никчемная…

Перед комендатурой толпился народ, Ася так и не смогла понять – односельчане пришли сюда по доброй воле или их согнали силой, как в Васьковке. Она шмыгнула носом, вытерла рукавом телогрейки мокрое лицо. Нельзя, чтобы видели ее слезы: ни свои, ни чужие. Пусть она и трусиха, но умереть должна с гордо поднятой головой. Подчиняясь угрожающим взмахам автоматов, селяне молча расступались, женщины всхлипывали и украдкой крестились, мужчины хмурились, дети испуганно прятались за спины матерей.

– Асенька, дочка! – из толпы к Асе бросилась мама.

Один из фашистов ударил ее по лицу, оттолкнул с дороги. Ася закричала и тут же захлебнулась от боли: приклад автомата со всей силы впечатался в спину, перед глазами поплыло. Наверное, она бы упала, но ей не дали, подхватили за шиворот, потащили вперед, к стоящим на крыльце комендатуры людям. Да и не людям вовсе – зверям…