Книга Канцелярская крыса. Том 1 - Константин Сергеевич Соловьев

Беллигейл ловко вытащил картонку из аппарата. – Теперь мы проверим, есть ли совпадения в нашей базе данных.

– Это… какой-то род шифра? – осторожно уточнил Герти.

Ему стало жутковато оттого, что вся его жизнь оказалась на картоне в виде странного и немного зловещего узора.

– Шифр? Нет, ничуть. Это мемо-карта.

– Ага, – сказал Герти, ничего не поняв. – Ну конечно.

– Ее предназначение – хранить информацию. На особом машинном языке. Определяя наличие и форму отверстия, специальный считывающий инструмент способен преобразовать литеры и цифры в понятные счислительной машине символы.

Герти вспомнил парикмахера и его металлического болванчика.

– Как у автоматона?

Мистер Беллигейл отчего-то нахмурился.

– Да, – произнес он, – как у автоматона. На этой мемо-карте хранится информация о ваших биологических параметрах. Остается лишь сличить ее с прочими.

Герти посмотрел на кусок картонки с некоторым уважением. О сходстве, разумеется, говорить было излишне: наделенный самым пылким воображением художник и то не распознал бы в этой белиберде чего-то, походящего на человеческий облик. Скорее, это было похоже на результат детской проказы с ножницами. Но все же выглядело внушительно. Возможно, стоит захватить эту картонку на память? Подобрать рамку (какую-нибудь темную, палисандрового дерева) и повесить композицию в гостиной? Надо только подыскать достаточно звучное и интригующее название. Например «Мистер Гилберт Уинтерблоссом глазами автоматона». Да, так пойдет…

– И куда… куда вы поместите эту мемо-карту?

– Отдам ее мистеру Лихтбрингту. Это его работа.

– Должно быть, ему понадобится много времени.

– Не более минуты. Он очень упорен.

И второй раз Герти оказался обманут интерьером этого кабинета. Невзрачная дверка в стене возле письменного стола, которую Герти полагал стенной пепельницей или же отделением для документов, скользнула, повернувшись на петлях и обнажив свое нутро, состоящее из металлических колков, валиков, вращающихся шестерен и прочей хитрой начинки.

– Познакомьтесь с мистером Лихтбрингтом.

– Это… Это…

– Это счислительная машина, – сказал мистер Беллигейл невозмутимо, помещая между вращающихся валиком картонную мемо-карту. – Модели «Лихтбрингт IV». Самая совершенная на острове. Ей известно все и обо всех.

– Она и в самом деле так умна?

– Сорок математических операций в секунду.

Герти не знал, много это или мало, но на всякий случай уважительно кивнул.

– Подумать только! И так мала!

– О, это далеко не весь «Лихтбрингт». Скорее, что-то вроде его уха. Принимающий контур. Сам он настолько велик, что не поместился бы в этом здании, поэтому передача информации идет на расстоянии.

Герти поежился. Неприятно было наблюдать за тем, как картонку по имени «Герти Уинтерблоссом» перетирают механические безразличные зубы. Как будто ее повреждение каким-то образом могло сказаться на нем самом. Внутри его костей зашевелился древний ужас перед колдовством, совершенно, оказывается, не изжитый поколениями предков-прагматиков. Только колдовство в кабинете мистера Беллигейла отдавало машинным маслом…

«Лихтбрингт» вдруг перестал жевать картонку и издал отрывистый звонкий звук. Кажется, этот звук очень понравился мистеру Беллигейлу. Он потер руки. Это выглядело так, словно два больших бледных паука трутся друг о друга в сладострастном брачном танце.

– Кажется, наша машина нашла вас. Отлично. Посмотрим на результат.

– Простите, но я думаю, что это невозможно.

– Да?

– Я прибыл на остров этим утром. Мне кажется, совершенно невозможно предположить, что я уже знаком с этой машиной, поскольку с меня никогда прежде не снимали показания. Как и то, что в Новом Бангоре окажется человек, чье тело идеально соответствует множеству различных факторов…

Мистер Беллигейл его не слушал. Он протянул руку, и прямо в ладонь ему выпрыгнул из какого-то гнезда листок бумаги, судя по всему, еще горячий, как свежевыпеченная лепешка. Глаза мистера Беллигейла замерли в стеклянных окружностях пенсне.

– Что ж, рад известить, что ваша карточка нашлась, мистер Уизерс. Мы можем восстановить ваши документы.

– Что?..

– «Лихтбрингт» установил вашу личность, мистер Уизерс.

Герти растерялся.

– Моя фамилия Уинтерблоссом.

– Здесь написано: полковник Гай Норман Уизерс.

– Но меня зовут Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом. И я не полковник, а обычный деловод. Я никогда не состоял на военной службе!

– Вы уверены в этом?

– Еще бы!

– «Лихтбрингт» не ошибается. У него есть три проверочных контура. Совершенно исключено. За восемь лет он не выдал ни единой ошибки, мистер Уизерс.

Под взглядом мистера Беллигейла, подозрительным и испытывающим, Герти вспыхнул.

– Я никакой не Уизерс! Я даже не знаю этого Уизерса!

– В самом деле?

– Ну конечно! В первый раз слышу!

– Но при этом никаких документов у вас, как я понимаю, не имеется.

– Я уже сказал вам, что их украли.

– Вот именно. Согласитесь, очень интересное обстоятельство. И очень неожиданное.

– Я могу согласиться с чем угодно, но только не с тем, что меня зовут Уизерс! – парировал Герти с нервным, царапающим горло смешком. – Уж не думаете ли вы, что я выдаю себя за другое лицо?

Мистер Беллигейл лишь взглянул на него, и Герти понял: думает. Именно так он и считает, этот зловещий человек с тихим голосом и тяжелым взглядом. Он видит Герти насквозь, со всеми его мелкими грешками, наивной ложью и напускной уверенностью. Он видит, что этот малый на самом деле сам Гай Норман Уизерс, пытающийся обмануть государственную машину из каких-то неизвестных, но, без сомнения, зловещих намерений. И он не даст себя провести.

– У вас богатая биография, мистер Уизерс. Могу ли я предположить, что это какой-то особенный ваш трюк?

– Никакой это не трюк! – Герти позволил голосу подняться на пару тонов. Но звучности не получилось, а получился надсаженный гул вроде того, что издают треснувшие медные тарелки, соприкасаясь друг с другом. – Я вовсе не Уизерс! Я Уинтерблоссом! И всегда был им, сколько себя помню. Ваша машина, должно быть, нуждается в ремонте!

– Машины не ошибаются. Им это не позволено, мистер Уизерс. Вам стоило бы это знать. При вашем-то опыте!..

– Посудите сами, зачем мне выдавать себя за кого-то другого? Какой в этом резон?

Мистер Беллигейл не смутился.

– Не знаю, каков резон. Это меня не касается. Однако должен сообщить, что самозванцы в Канцелярии не приветствуются.

Он стоял навытяжку перед Герти, черный, угловатый, тощий, бледный, равнодушно-брезгливый, холодный, выглаженный, самоуверенный, чего-то ждущий…

Во всей этой сцене было что-то надуманное, дикое, предельно-нерациональное и странное. Герти даже показалось, что он вернулся на миг в мир своих детских кошмаров. Что вокруг него классная комната, а перед ним, худой и острый, как старая цапля, стоит учитель арифметики, мистер Ластли, и учительские глаза брезгливо шарят по его беззащитной душе. «Ну что, мистер Уинтерблоссом, извольте ответить классу, когда вас спрашивают. Значит, вы не можете сказать, отчего эти дроби именуются десятичными?» Учительские глаза, эту пару черных жуков, невозможно стряхнуть с себя. Они проникают в малейшие щели