Книга Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

такой величины, что, по словам Гейне, некоторые в мокрую погоду целиком прилипнут к сапогам, но через какое-то время, при благоприятных условиях, все эти державки вновь сбегутся в одно сильное государство, ибо то все — один народ, с одним языком. А британская империя и русская — разнонародные, это, как справедливо высказался Грушевский, «тюрьма народов», в которой заключены были разные нации; вот, если Германию разгромят, тогда всем этим народам, нациям, которые отделились, будет конец! Как только германское войско будет разбито, как только исчезнет репутация его непобедимости, то сразу же московское войско двинется на Украину «воссоединять» Россию. Россия готовит теперь армию, будто бы против немцев, а в действительности она ее готовит против Украины, потому что без нашего сахара, пшеницы, железа, угля, без Черного моря, она обойтись не может и при первой возможности она пойдет завоевывать Украину. Сейчас, пока на Украине немцы, об этом и речи не может быть, а когда немцы уйдут, то тогда Москва под руководством Милюкова{133}, или Маркова 2-го{134} (потому что Муравьев вряд ли вернется), уничтожит все, что будет свидомого на Украине, и заведет такое обрусение, которого не знала самодержавная Россия, и она так будет истреблять все украинское, как когда-то англичане истребляли все ирландское и таки уничтожили язык, но не добились своего — не уничтожили патриотизма ирландского. Мы чувствуем себя теперь, как на станции при власти «товарищей» — неизвестно, придет ли поезд, а если придет — удастся ли влезть в вагон и т.д. Неизвестно, будет ли украинская держава, может вновь будет звучать: «Не было, нет и не будет». Надо пользоваться этим моментом и наживать как можно больше культурных ценностей — книг всяких, школ, просвещения, чтобы углубить сознание в массах, чтобы труднее было нас уничтожить, если немцев разгромят на Западном фронте.

8 апреля

Сегодня приехал из-за границы А.Ф.Скоропись и успокоил меня, сказав, что дела немцев на Западном фронте вполне хорошо идут, и о котле, о котором здесь говорят, не может быть и речи. Если так, то нечего бояться, что немцы уйдут с Украины и оставят нас на съедение москалям и ляхам. Наверное, скоро они возьмут здесь всю власть в свои руки и во всем наведут порядок. Теперь на Украине все классы так распустились, что никто ничего не делает, а только роют против украинского правительства. О городах и говорить нечего, они все враждебно относятся к украинской державе и готовы привечать большевиков, лишь бы восстановить целостность России. В селах беднота тоже против украинского правительства, потому что оно воюет с большевиками, которые стоят за бедный народ. На днях я был с Садовским{135} на его хуторе на житомирском шоссе. Там два человека пришли к нему за советом — куда жаловаться, что земельный комитет, деля помещичью землю, не дал им земли за то, что они были в украинских казаках и воевали против большевиков, то есть шли против народа. Хутор Садовского подчистую разграбили большевики и чехи{136}, когда отступали на левый берег, а местные мужики разобрали все, что было в доме: посуду, белье и т.п. Теперь, когда пришли немцы и пошел слух, что будут карать за грабеж, люди сносят все, говоря, что они попрятали у себя, чтобы никто не порастащил, а пока немцев не было, то они молчали.

12 апреля

На днях в Киев приезжала депутация в 200 душ с Полтавщины, которую послал съезд мелких собственников, организованный Шеметами{137}, и который проходил в Лубнах, количеством в несколько тысяч душ. Двое из них, арендаторы моей жены, ночевали у нас три ночи. Один из них имеет 80 десятин земли, а второй — 120. Много интересного рассказывали о теперешней крестьянской жизни. Пока не было немцев, то зажиточным крестьянам жизни не было. Эта босота, эта «пролетария» издевалась над ними, отбирала и землю, и скот и даже деньги, «Поверьте, — говорит один из арендаторов, — мы в гумнах и под мельницами ночевали, потому что в доме опасно было».

Когда пришли немцы, тот грабеж было прекратился, а когда Ц. Рада объявила, что «поворота назад не будет», что земельный закон не отменят, то земельные комитеты снова взялись за свое и теперь не дают хозяевам сеять и сами не сеют, потому что нечем; награбленные семена они перекурили на самогон или распродали, скот тоже перевели. Депутация ходила ко всем министрам, в Ц. Раду, но никто не хотел их принять и выслушать. В конце концов принял их министр юстиции Шелухин{138}, а затем и министр земледелия Ковалевский. Как рассказывают наши арендаторы, Шелухин очень благосклонно к ним отнесся, а Ковалевский стал их упрекать, что они идут вместе со своими врагами, с крупными землевладельцами. А мы, говорят дядьки, ответили, что мы идем вместе с совестливыми людьми, с честными…

— А мы, — говорит министр, — мошенники что ли?

— Да кто вас знает? Мы вас не знаем, а партия, на которую вы опираетесь, та действительно состоит из мошенников и воров, худших людей в деревне. Та «пролетария», из которой состоит партия социалистов-революционеров и селянская спилка{139} — это все люди, которые до революции были конокрадами, ворами и арестантами.

— За такие ваши слова, — говорит министр, — вы будете отвечать перед партией!

— Что же они нас будут поджигать, что ли? Если так, то мы пойдем в подданство к немцам, потому что мы не согласны, чтобы у нас отбирали землю, которую мы мозолями приобрели. И действительно руки у них словно из старого, корявого дерева.

Говорят, что депутация эта произвела большое впечатление на правительство. Эсеры уже подводят эсдеков, чтобы они подняли в Ц. Раде вопрос о неприкосновенности участков менее 40 десятин, потому что им неудобно идти самым против себя, а они будут голосовать за эсдековский законопроект. Посмотрим, что получится. По моему мнению, нужно сейчас разрешить свободную продажу земли, установив какой-то максимум, больше которого нельзя покупать, а большие имения обложить таким налогом, чтобы им было невыгодно существовать. Тогда земля быстро парцеллируется, перейдет в руки тех, кому она действительно нужна, кто ею дорожит и любит ее, а та «пролетария» уйдет на фабрики и заводы, потому что все равно всем нельзя заниматься хлебопашеством. Государство может платить землевладельцам долгосрочными облигациями, а с крестьян брать часть денег сейчас, наличными, тогда в казну потекут мужицкие деньги, которые спрятаны сейчас по