Книга Цемесская бухта - Олег Петрович Орлов

возрасте, незадолго перед войной умер, а умирая, завещал мне хранить шахматы Шмидта. И велел, что если и со мной что случится, то чтобы я передал их в такие руки, которые сочту достойными. Вот и я состарился совсем. Живу одиноко. О вас слыхал много хорошего. Думаю, что шахматам у вас будет самое верное и надежное место. И я вам эту реликвию и отдаю».

Так сказал он и ушел. И оставил мне шахматы. Вот полюбуйтесь на них вместе со мною. Я их, как видите, иногда достаю и осторожно расставляю на доске. И подолгу на них смотрю…

Полюбовался шахматами я вместе с Петром Петровичем. И действительно, дивной были работы эти шахматы. Время на слоновой кости положило желтые мазки и кое-где черные трещинки протянуло. И еще я потому с великим интересом на них смотрел, что сам Шмидт в них играл.

Представил я себе Севастополь. Извилистые бухты его гаваней со множеством кораблей на якорях и у причалов. Береговые его форты со многими пушками… 1905 год… Тогда восстали на царских кораблях матросы и подняли на мачтах красные флаги. А над мостиком крейсера «Очаков» был поднят сигнал: «Командую флотом. Шмидт». Сигнал был всем кораблям, что стояли тогда на серой и холодной ноябрьской воде. Только не все корабли поддержали «Очаков». И мало было сил у матросов. Не удалось им победить. Ударили пушки с Константиновского и Михайловского фортов. Грянули тяжелые орудия с броненосцев. Темным дымом заволокло бухту. Сгорел и затонул крейсер «Очаков».

Вот что мне представилось, когда я смотрел на шахматы Шмидта.

— А это действительно шахматы Шмидта? — спросил я Петра Петровича.

— Вот-вот, — сказал он, — тут-то и вопрос. Но слушайте дальше. Принялся я просматривать кое-какие бумаги, относящиеся к жизни Шмидта. Даже полицейские протоколы, в которых значились вещи, ему принадлежавшие. О шахматах ни слова. И у Шмидта в бумагах и в воспоминаниях о нем знавших его людей о шахматах ничего не говорится.

Стал я все о Шмидте узнавать. Много нового разыскал. Кстати, установил, что когда Шмидт командовал восставшим «Очаковом», то был он не лейтенантом, а капитаном второго ранга.

— Как так?

— А так. Я, знаете ли, обратил внимание, знакомясь с экспозициями одного морского музея, что погоны на плечах Шмидта на фотографии не лейтенанта, а капитана второго ранга. «Что такое? — думал я, рассматривая фотографию. — Может быть, путаница какая-нибудь?»

Принялся за архивные документы. Добрался до отставки Шмидта. И узнал, что когда Шмидт был в отставку уволен, так в чине капитана второго ранга. Таков был порядок. Царь чтобы позолотить, как говорится, пилюлю, подписывая офицеру отставку, прибавлял ему чин. Дескать, чтобы обид не было. Никаких щедрот от этого человеку не прибавлялось — ни деньгами, ни уважением. Чин-то был только на бумаге.

Но Шмидт считал, что ежели ему дан чин русским флотом, то он его и достоин. И когда на «Очаков» матросы его позвали, то пошел он не в форме лейтенанта, но капитана второго ранга. Так-то. Ну, да историки внесут, конечно, свои поправки. Мы же отвлеклись от главного. Про шахматы я так ничего и не узнал. Я и с музейными работниками советовался. Нет точных доказательств, что эти шахматы точно принадлежали Шмидту! Доказательство только то, что рассказал мне старик. По его рассказу все верно выходит. И в Японии Шмидт бывал. И в шахматы любил играть. И человек был широкой души, мог купить дорогие шахматы, а потом подарить. Все так. К тому же шахматы сейчас, наверное, больших денег стоят. Но вот человек, хоть и видно, что нуждается, не продал их, отдал. Потому что память.

Иногда достаю их, как сейчас вот, смотрю и размышляю, что к этим вот маленьким фигуркам прикасались пальцы Шмидта и что думал он над ними, склонив свою благородную голову. И верю я, что это — шахматы Шмидта…

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

Не так давно, осенью, когда я навестил старого капитана, был он не совсем здоров. Все-таки годы дают о себе знать.

Но Петр Петрович работал. Стол, стулья, коврик на полу, широкий подоконник — все это было занято какими-то папками с разноцветными корешками, кипами рукописей, книгами и книжечками с пучками закладок, листками с выписками, схваченными скрепками или сшитыми в углу ниткой, блокнотами и блокнотиками и просто грудами бумаг…

Из черных конвертов, в которых обычно хранят фотобумагу, торчали фотоснимки. Желтые твердые карточки картотеки, словно осенние листья, валялись там и тут.

— Вот, — сказал Петр Петрович после того, как мы обменялись с ним крепким рукопожатием, — завален, знаете ли, голубчик мой, бумагами… С другой стороны, ничего не выбросишь, все нужное, все жалко. Обратите внимание на эту папку. Здесь материалы о русских крейсерах времен русско-японской войны. Нужен вам «Рюрик» — пожалуйста: вооружение, толщина брони, год спуска на воду.

Здесь все о находках водолазами под водой старинных кораблей. Галеон «Ваза», фрегат «Батавия», галера «Хирона»… И сведения — какой груз везли, какие ценности.

Или вот связка бумаг. Здесь все об островах. Ну, что вы, к примеру, знаете об островах?

Я что-то промямлил насчет части суши, окруженной со всех сторон водой, но замолчал, устыдившись. Но Петр Петрович этого не заметил и продолжал:

— Здесь об островах все или почти все. И много прелюбопытного. Знаете ли вы, например, что есть остров, на котором живут только одни кошки? Он так и называется — остров Кошачий. Есть остров змей. Остров, где обитают одни только крысы с кораблей, потерпевших крушение. Есть им нечего, так они приспособились нырять и ловить рыбу. Имеется остров, где живут одни ослы. И есть остров целиком из соли — Ормуз, неподалеку от турецких берегов.

— Ага, — сказал я, — теперь мне понятно, почему Канарские острова назвали Канарскими. Там живут канарейки.

— Совсем нет! Просто потому, что в давние времена на этих островах обитали большие дикие собаки. Один человек поймал несколько собак и доставил на корабле в Европу. Все удивлялись громадным и свирепым псам. В те века языком письменности в Европе был латинский язык. Собака по-латински «канис», и в книгах тех лет, а потом и на морских картах эти острова называли Канарскими, то есть не Канарейкиными, а Собачьими. Так оно и осталось. А уж много позднее желтых веселых птичек, которые моряки привозили с Канарских островов, назвали канарейками.

Или вот еще удивительная история названия острова, связанная с восстанием декабристов. Мне ее прислал один морской офицер.

Представьте себе то время, когда Наполеон вторгся в пределы России. Июль 1812