Книга Время банкетов - Венсан Робер

Выбор меню

Этот мемориальный банкет скандализировал власти начиная с 1818 года. В том же архивном деле мы находим отчеты куда более тревожные, чем доклады префекта департамента Изер, в частности письмо полковника 18-го легиона королевской жандармерии, датированное 19 июля:

Письма, адресованные в разные населенные пункты департамента и прежде всего семьям тех, что 4 мая 1816 года атаковали Гренобль, поскольку за их счет устроители рассчитывают увеличить число гостей, подсказывают, что речь идет не просто о банкете, но скорее о проекте федерации; намеки столь же грубые, сколь и неприличные на все самое святое и самое почтенное были сделаны во время трапезы посредством нарочно подаваемых блюд, и это было замечено всеми без исключения.

Видно, что гнев помешал автору письма высказать свою мысль более ясно; по правде говоря, понять, что привело его в такое негодование, затруднительно. Выходит, что за обедом подавали (нарочно!) такие блюда, которые дали повод к насмешкам над королевским величеством («все самое святое и самое почтенное» — особа короля). Итак, скандальным было само меню банкета, о котором мы ничего не знаем и скорее всего не узнаем.

Что же там могло произойти? Я полагаю, что понять это нам помогут две малозаметные детали одного эпизода из региональной истории, происшедшего незадолго до интересующего нас банкета; речь идет об истории лионской, но патриоты Гренобля находились в тесном контакте с лионскими, точно так же, как и полицейские департаментов Рона и Изер. Белый террор в Лионе начался, как известно, с суда над генералом Мутоном-Дюверне и вынесения ему смертного приговора. Приговора несправедливого, поскольку в вину ему могли быть поставлены лишь действия, совершенные после 31 марта 1815 года, то есть подпадающие под королевскую амнистию, но дело не в этом. Как бы то ни было, сразу после вынесения приговора, 19 июля 1816 года, все площади Лиона покрылись печатными и рукописными афишками со следующим текстом: «Если убьют Мутона, мы выпотрошим свинью»[88]. Через четыре дня генерала расстреляли. После этого прошел слух, что ультрароялисты отметили это «избавление» банкетом с участием дам из высшего общества, и там «гости, для довершения этой пародии на обычные пиры, потребовали, чтобы им подали баранью печень, и тотчас вонзили в нее ножи»[89]. Проверить подлинность этого анекдота невозможно, но, судя по нему, народные умонастроения не слишком сильно изменились со времен Революции, когда, как показал Ричард Кобб, фантазм политического каннибализма в той или иной степени присутствовал во всех головах, а в некоторых крайних случаях мог и воплощаться в более или менее ритуальных действиях. Так вот, реакция жандармского полковника, равно как и присутствие ужасной истории про баранью печень на страницах «Минервы», доказывают, что подобный язык понимали и даже использовали не только простолюдины, а это позволяет нам выдвинуть гипотезу по поводу тех намеков, «столь же грубых, сколь и неприличных», какие были сделаны на гренобльском банкете. Чтобы поставить в вину либералам политический каннибализм, пусть даже чисто символический, роялистам было достаточно, например, иметь сведения, что на банкете были поданы свиное жаркое и картофель[90]. Ибо свинья, которую многие лионцы хотели бы выпотрошить в отместку за смерть Мутона, а равно и человек, который, как считалось, во время своего вынужденного пребывания в Англии пристрастился к картошке, отвратительной пище с точки зрения многих французов, — это был, конечно, король Людовик XVIII.

Обрести голос

Тысяча тех мятежников, которые населяют землю Франции и плетут заговоры ради сохранения основополагающих государственных установлений, тех революционеров, которые мечтают лишь о том, чтобы Франция наконец зажила спокойно под сенью законов, мира и свободы, собрались сегодня, 5 февраля, дабы отпраздновать на патриотическом банкете годовщину закона о выборах[91].

До банкета в «Бургундском винограднике» следы в историографии оставили два банкета; первый — уже описанный банкет в «Радуге»; что же касается второго, он прошел в заведении на улице Горы Фавор и, несмотря на общее сходство с той моделью политического банкета по подписке, которая наметилась в 1818 году в Париже и в департаментах, отличался от нее некоторыми весьма существенными чертами[92].

Этот банкет, состоявшийся за неделю до убийства герцога Беррийского, стал последним из больших молчаливых банкетов эпохи Реставрации. «Частные разговоры велись негромко, а публично не было произнесено ни слова». Поэтому полиция сделала вид, что не принимает это мероприятие всерьез: «Замечательным на этом банкете был только сам банкет, его мотив и умеренность, которую при таком многолюдстве можно считать показной». А также: «Пренебрежение по отношению к этим людям, которые лезут из кожи вон, чтобы показаться важными персонами и чтобы на них обратили внимание, было самым мудрым, что могла предпринять власть»[93]. Однако, хотя полиция отказалась предоставить в распоряжение организаторов банкета хотя бы нескольких полицейских, тайно были приняты все меры, чтобы «подавить любой беспорядок в случае, если участники этого собрания выйдут за рамки умеренности».

Между тем политический смысл собрания был совершенно ясен. Мы не знаем в точности, кто и как организовал этот банкет, но либеральные газеты объявили о нем заранее, да и выбранная дата говорила сама за себя. 5 февраля была третья годовщина принятия палатой закона Лене о выборах, и собраться в этот день означало публично и персонально высказаться в поддержку этого закона, в котором либералы видели гарантию просвещенного национального представительства, независимого от давления власти, о чем свидетельствовали повторяющиеся успехи либералов на выборах. С осени 1819 года, когда произошло «скандальное» избрание в Гренобле «цареубийцы» Грегуара, власти не скрывали своего желания изменить этот закон, который казался излишне демократичным и предоставлял слишком большие полномочия разбогатевшим коммерсантам и промышленникам. Чтобы сохранить закон в неприкосновенности, либералы начали обширную кампанию петиций во всех департаментах и за несколько недель собрали десятки тысяч подписей больше чем в половине из них; подписи под петицией ставили не только избиратели, но и те, кто не имел права голоса. Однако вождям либералов, по-видимому, показалось необходимым сопроводить эти петиции (о которых всегда можно было сказать, что они подписаны в той или иной мере под давлением общественного мнения) публичными демонстрациями приверженности общества к закону Лене. Несколько банкетов такого рода состоялось в Эльзасе[94], но главным должен был, конечно, стать банкет в Париже.