Книга Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - Фрида Каплан

В цветах, в садах оранжевых равнина Потоком солнечным слепит глаза, Вся в золоте Саронская долина И в брызгах солнца моря бирюза… Руины — дней забытых мавзолеи, Как бледный след полуистёртых рун… Пред нами голубеют горы Иудеи, За нами россыпь золотая дюн… - Горя в лучах чешуйчатым драконом, Играя кольцами, дыша огнём, Несётся поезд наш по горным склонам, Над пропастью, над высохшим руслом! Он рвётся вдаль в ущельях иудейских, Железный путь в священный прах вонзив… Тревожит тишину высот библейских Насмешливым свистком локомотив… Дымятся в зное горные теснины, Волною раскалённой льётся жар… Стоянка близко… На холме руины… Все к окнам бросились… Бетар… Стоим без слов и стихло всё в вагоне… Остановилось сердце в муке той, Что не прорвётся в жалобе и стоне, Не выльется целительной слезой. Руин тысячелетних пыль и глыбы — Убежища шакалов и лисиц… И тени скорбные Бар-Кохбы и Акибы Витают средь развалин и гробниц… В безмолвьи вещем я услышать мог бы Оружья звон — идут на смерть войска За родину и честь — и зов Бар-Кохбы, Идущий к нам чрез дальние века.

На Масличной горе

Город остался за нами… День, утомлённый лучами, Дремлет в стихающем гуле, Едем на осликах сонных Мимо толпы прокажённых… Сад Гефсиманский минули.

Как безнадёжно-печален Путь средь гробниц и развалин! Ослик о камни споткнулся… Отдых у башенки древней, Возле убогой деревни… Я на горе… оглянулся…

Будто нежданное чудо, Город волшебный оттуда Выплыл, как остров из пены, Созданный силою чары… Искрятся храмы, базары, Города башни и стены.

В яркой игре перламутра Сон лучезарный, как утро, Не отличаешь от были… ……………………… В солнце, расплавленном, ярком Вьются гирлянды по аркам, Улицы ветви покрыли…

Город — шатер благовонный, Праздник сегодня зелёный, Праздник весенних предвестий, Праздник расцвета в природе, Праздник в свободном народе, Праздник их, сросшихся вместе.

Радостный гул над полями, Зеленью свежей, цветами Девушек кудри увиты.

С песней идут поселяне, Девушек стройных, как лани, Песней встречают левиты…

Город встревожен, как улей, В праздничном, солнечном гуле, Белый, сверкающий, дымный… Рвутся победно из Храма В синих струях фимиама Жизни и радости гимны…

……………………… Верится сказке, как были. Кажется, вдруг воскресили Радостным веяньем чуда Блеск и былое величье… Шорох, чириканье птичье — Та же унылая груда,

Те же могилы, руины, Вид безотрадно-пустынный, Только уныло и слабо Где-то гудит монотонно Песня бессилья и стоны — Грустная песня араба..

В Омаровой мечети

В ограде храмовой затихли гулы дня. Мы подошли к священному порогу. Мы, обувь сняв, вошли. Молчание храня, Нам старый шейх показывал дорогу.

Ворвался день в просвет узорного стекла, Блеснул лампад неугасимый пламень. Под круглым куполом гранитная скала — Алтарь наш древний, первозданный Камень.

Веков исчезнувших открылась глубина. На камне стертый след тысячелетий. На нишах и окне Корана письмена Причудливо играют в полусвете.

Сюда в былые дни лишь раз в году входил, Молясь за свой народ, Первосвященник. Я здесь стою теперь без радости и сил, Чужих святынь и чуждой жизни пленник.

В больную душу свет развеянных времен, Как свет надгробий, купол льет узорный. В мерцании лампад у мраморных колонн Перебирает четки дервиш черный.

Недоуменный взор полузакрытых глаз Покоится на госте-иноверце… Бродили долго мы по храму… В этот час Последней кровью исходило сердце…

В лунном свете

Ризой трепетной и яркой Мириады звёзд зажглись, Млечный путь дрожащей аркой В беспредельности повис.

Колыхаясь в струйках лунных, Тишь задумчивее спит, На сыпучих белых дюнах Блеск серебряный дрожит.

Зачарован мягким блеском Апельсинный сад заснул, Долетая тихим всплеском, Замирает жизни гул.

Рокот моря еле внятный Донесётся иногда… С глуби неба необъятной В бездну падает звезда…

«Чу, неясный слышен шорох…»

Чу, неясный слышен шорох, Что-то дрогнуло в тиши, Чей-то голос в сикоморах Прозвучал, как зов души.

Лунным блеском всё залито, Слышен тихий рокот струй… Чей-то голос: «Суламита»… Еле слышный поцелуй…

Месяц мягкий блеск над садом Целомудренный струит, Речь библейская каскадом Шелестит, поёт, журчит.

Ночь волшебней и чудесней, И мечтательнее сад, И созвучья Песни Песней В чутком воздухе дрожат…

У Западной стены

Сердце замерло вдруг, сердце стало на миг, Я не видел ещё, но душой я постиг,

Что стою у стены, у надгробной плиты Наших солнечных дней и былой красоты.

Я услышал как вал нарастающий гул, Я сквозь слёзы, застлавшие очи, взглянул:

День был чист и прозрачен, был жгуч и палящ, Свет облёк все кругом, как пылающий плащ.

Растоплённым потоком лилась бирюза, Брызги огненной пыли слепили глаза,

А внизу, где к стене приводила тропа, Словно призраков мрачных и жутких толпа

Вся сливалась в один оглушающий крик, Надрывающий душу… Был странен и дик

Вид одежд запылённых и горестных лиц… Кто-то камень целует и падает ниц,

Кто-то плачет, склонившись у древних камней, Возле глыб запылённых и дымных свечей…

Здесь веками народную боль у Стены Изливают в молитвах седой старины,

Зажигают свечу пред священной Стеной — Поминальный огонь на могиле родной…

Чей-то тихий привет… Прикоснувшись к плечу, Старый служка вложил в мои руки свечу.

Он пришельцу молитвенник старый поднёс, Обветшалый от времени, жёлтый от слёз…

Я не принял свечи, я свечи не зажёг, Не прочёл и священных молитвенных строк,

Я не плакал, как все, не склонялся я ниц, Но тоска без названья, но боль без границ,

Что не вылить в слезах и напевах земли, Моё сердце пронзили насквозь и прожгли…

Я не принял свечи, не зажёг я свечи, Но иные в душе загорелись лучи,

Свет иной, неземной, не возжённый рукой, Ярко вспыхнул в душе, опалённой тоской…

Он горит в ней годами, и ночью и днём, Он горит и манит путеводным огнём…

Я молитв не прочёл, но в душе в этот час Неожиданно вспыхнув, молитва зажглась —

Нет для этой молитвы ни звуков, ни слов, Но в душе неумолчный и пламенный зов,

И годами звучит и царит он один, Этот отзвук, рождённый у древних руин

Новолетие деревьев

В моей стране сегодня вешний день, Сегодня праздник пажитей и леса… Над ширью дюн и гор и деревень Лучей и золота завеса…

Как голубой расплавленный хрусталь, Морская зыбь в кайме алмазной пыли, В молочно-розовом цвету миндаль, В росе ковер Саронских лилий.

В мерцанье янтарей и серебра, В лугах кроваво-красной анемоны Безудержно резвится детвора, Справляя праздник свой зелёный.

Лязг заступа и песни с детских уст — И труд кипит под детскими руками. Сажает каждый деревце иль куст В земле, невспаханной веками.

И в этот день из году в год растут Рукой детей взращённые аллеи. Вдали в дыму серебряном встают, Как грёза, горы Иудеи.

Как верный страж у дорогих гробов, Стоит их цепь и спит тысячелетья… Сегодня будит их деревьев и цветов Воскресший праздник Новолетья.

(15 швата)

На дюнах у Ришон ле-Цион

Немолчный шум игры Весёлой детворы; В песке горячем пляски. Звучит задорный смех, И залил он у всех И личики, и глазки.

За белой цепью дюн Звучит, как рокот струн, Прибой волны жемчужной. И детвора поёт, Сплетает хоровод, За песней песню дружно.

Про Ришон свой поют, Про светлый сельский труд В саду, в приволье луга, И в песне гул весны И свежесть целины, Взрыхлённой сталью плуга.

Бодрей и громче песни: «Наш чудный край, воскресни, Господь, на прах веков Живой росою брызни. Покинутой отчизне Верни её сынов.

О Ришон, нашей кровью, Страданьем и любовью Взращён твой каждый куст!» — И гимн благоуханный, Пленительный и странный, Течёт из детских уст.

И строй стихов библейских Под сенью иудейских Далёких синих гор

Певучий, свежий, чистый, Как детский смех, лучистый Уносится в простор.

«С холма я вижу ширь Сарона…»

С холма я вижу ширь Сарона, Лугов сверкающий убор, И моря солнечное лоно, И выси Иудейских гор.

Вокруг — минувшего обломки, Безмолвье мрачное могил, А рядом — радостны и громки Расцвет и трепет новых сил.

В сиянье утреннем деревни Лучем пронизаны насквозь; Здесь в каждом камне, в глыбе древней С былым грядущее сбылось.

Поля, долины и курганы Свой тяжкий сбрасывают плен… Мой светлый край, мой край желанный, Вовеки будь благословен!..

Erez-Israel

Мой край, отрезанный морями Кипящей крови и огня, В моей душе горишь лучами Неугасающего дня.

Моя душа благоуханьем Твоим всегда напоена, С тех пор, как Библии дыханьем Была обвеяна она.

И гордый кедр твой на Ливане, Твой каждый холм и каждый дол Мне были ближе и желанней Страны, где юность я провёл.

Тебе, страна моя родная, Порывы юношеских сил, В восторге творческом рыдая, Я безраздельно приносил.

Тоской и радостью томимый, К мечте далёкой взор воздев, Тебе, не женщине любимой, Сложил я первый свой напев.

Ты в скорби вдовьей и священной, Всегда печальна и светла, В моей душе устало-пленной, Как мать-кормилица жила.

Ты вновь цвела благоуханней, Ты вновь сияла мне светлей В зеленой и расцветшей ткани Твоих воскреснувших полей.

И в дни, когда война сурово Испепеляющим перстом Коснулась нашей нивы новой, Прошла над нашим очагом,

Ты стала мне еще дороже, За каждый стебель твой дрожу. В благоговейной страстной дрожи Я имя светлое твержу.

(Сентябрь 1918 г., Москва)

Нафтали Герц Имбер

Надежда

Не лишились мы надежды Светлой и отрадной Вновь узреть обетованный Край наш ненаглядный.

Нет, пока еврея сердце Чувствует и бьется, И с мечтою о грядущем На Восток он рвется;

И пока идут скитальцы К дорогой отчизне, К славным памятникам прежней Незабвенной жизни;

И пока Святыня наша — Жалкие руины, Место слез, где изливают Скорбь и боль чужбины;

И пока с немолчным гулом Иордан струится, И еврей, вставая в полночь, Плачет и томится;

И пока один хоть тлеет Луч любви к народу — Можем верить, что Всевышний Нам вернет свободу!

Не лишились мы надежды Светлой и отрадной: Вновь узреть обетованный Край наш ненаглядный!

Пер. с иврита Лейб Яффе

Константин Аба Шапиро

Рахиль

Глас в Раме слышен, вопль и горькое рыданье: Рахиль оплакивает детей своих и не хочет утешиться о своих детях