Книга Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин

В боях с советскими и монгольскими отрядами у реки Халхин-Гол участвовали и понесли значительные потери два полка и пограничный отряд, состоявшие из бурят и монголов, под общим командованием бывшего семёновского офицера, а в рассматриваемый период генерал-лейтенанта вооруженных сил Маньчжоу-Ди-Го У. Гармаева. Хотя, по другим сведениям, он был отстранен от командования, а его войсками фактически командовали японские офицеры.

В 1939–1940 годах в Хайларе был сформирован второй русский отряд во главе с казачьим полковником И.А. Пешковым. В него было зачислено примерно 250 новобранцев, главным образом из Трехречья, Хайлара и из районов, расположенных вдоль южной части КВЖД. Вблизи Хайлара и приграничной полосы действовало несколько отрядов атамана Семёнова, который по-прежнему активно привлекался японцами к разработке антисоветских планов. Японцы еще в 1936 году вели с ними переговоры о создании после вторжения их войск на территорию советского Приморья буферного государства, которое должен был возглавить сам атаман. Он должен был вести военную подготовку монголов и организовать разведку в Забайкалье и в Монгольской Народной Республике. В 1937 году атаман Семёнов и воинские формирования Союза казачьих войск на Дальнем Востоке, с привлечением казаков в возрасте от 17 до 35 лет, провели совместные учения с японскими войсками. Семёнов в дальнейшем решительно возражал против отправки молодых казаков в «Бригаду Асано» и настаивал на их самостоятельной воинской подготовке. Для этого был издан приказ об усилении военной подготовки формирований в рамках Союза казачьих войск на Дальнем Востоке.

Атаман Семёнов, как уже не раз упоминалось ранее, на протяжении многих лет поддерживал тесные отношения с японцами, которые, вместе с тем, строго контролировали его деятельность. Начиная с 20-х годов японцы не раз обсуждали с ним планы создания буферного государства на советской территории Дальнего Востока и Восточной Сибири (Забайкалья) под его руководством. В1936 и 1937 годах состоялись встречи Семёнова с генералом Араки (они знали друг друга с 1918 года), который занимал в это время пост председателя Высшего военного совета Японии. В ходе встреч обсуждались планы Японии в отношении Дальнего Востока и Восточной Сибири и та роль (марионеточного лидера), которая могла быть отведена Семёнову.

Но действия этого атамана жестко контролировались и регламентировались японцами, что воплотилось, в частности, в феврале 1938 года в специальный документ, подготовленный японской военной миссией в Дайрене. В нем, с одной стороны, признавались заслуги Семёнова в антикоммунистической борьбе, его авторитет среди эмигрантов и возможность в случае надобности использовать его как хорошего и опытного советника в русских вопросах. Вместе с тем Семёнов обязан был добросовестно соблюдать государственный порядок Маньчжоу-Ди-Го и Северного Китая и передавать свои приказания как «верховного атамана» своим бывшим подчиненным только с разрешения начальника Мукденской японской военной миссии. В указанном документе предписывалось, что «атаман Семёнов не имел и не будет иметь права вести политическую работу, как, например, посылку агентов с политической целью, по сбору средств на дело борьбы с коммунизмом или отдавать приказания Бюро русских эмигрантов или антикоммунистическому комитету, а также и собирать сведения по личной инициативе».

В заключительном пункте анализируемого документа указывалось, что «если вышеизложенные два пункта атаман Семёнов нарушит, то он потеряет свою привилегию, которой он пользуется ежегодно по условиям от 1920 года со штабом Квантунской армии». Этот документ подписали от имени Квантунской армии подполковник Асами и представитель японской армии в Северном Китае майор Таке.

Надо заметить, что атаману Семёнову было что терять, ибо вблизи Дайрена, в дачном местечке Какахаши у моря, располагались две его дачи, подаренные ему императором Маньчжоу-Ди-Го Пу И. Семёнов жил на даче, именуемой Атамановка.

30 марта 1938 года, в день ознаменования войскового праздника дальневосточных казаков, атаман Семёнов обратился к казачьей эмиграции Дальнего Востока, выразив уверенность, что к антикоминтерновскому пакту Германии, Италии и Японии присоединится и Маньчжурия. «В ожидании этого заветного часа, — заявил он, — я призываю вас к выдержке, братскому казачьему единению и готовности по моему зову идти туда, куда нам повелит наша казачья честь». Заметим, что после смерти в 1937 году генералов Дитерихса и Хорвата атаман Семёнов стал, безусловно, самым крупным и авторитетным деятелем дальневосточной эмиграции. Он активно поддерживал японские планы установления нового порядка на территории Восточной Азии, надеялся на скорую войну Японии против СССР и убеждал в этом эмигрантов.

Летом 1938 года, незадолго до вооруженных столкновений у озера Хасан, Семёнов встретился в Дайрене с начальником японской центральной военной миссии в Харбине генералом Андо. Тот рассказал и о готовящихся японских операциях на советской территории и посоветовал атаману принять необходимые меры для подготовки русских эмигрантов к этим боевым действиям.

Вместе с тем, по имеющимся данным, атаман Семёнов поддерживал связи и с англичанами, встречался с их секретными представителями, например, с адвокатом Джоном Р. Джонсом. Атаман помнил, что первые деньги получил в 1918 году именно от англичан. И сейчас он надеялся получить от них денежные субсидии и в результате создать армию в 100 тысяч человек. Кроме того, Семёнов надеялся на соглашение между Японией и Великобританией в новой мировой войне, шагом к чему мог бы стать раздел между ними сфер влияния в Китае на северную — японскую и южную — английскую, за что ратовал упомянутый Джонс. Но Япония выступила категорически против этого, и подобный сговор не состоялся.

Положение русских эмигрантов в Маньчжурии в 30-е годы было очень сложным. И хотя считается, что японцы относились к русским лучше, чем к китайцам, но в действительности их доля была крайне незавидной. Русские эмигранты в Маньчжоу-Ди-Го были, по существу, беззащитны, и отношение большинства из них к оккупантам характеризовалось страхом и ненавистью. Впрочем, часть эмигрантов, в том числе бывших военнослужащих, в силу антикоммунистических убеждений, а чаще в целях выживания, шла на службу к ним. Японцы особенно обхаживали казаков, привлекая их на караульно-пограничную службу, в охранные отряды и используя в качестве проводников для заброски через границу на советскую территорию разведчиков и диверсантов. Русские эмигранты, бывшие военнослужащие, работали в спецслужбах, жандармерии, полиции, служили в охранных отрядах, борясь с партизанами и хунхузами, а некоторые были советниками у японцев.

Бывший офицер японской жандармерии, выходец из эмигрантов Ильин писал в связи с этим 21 октября 1938 года: «В японскую военную миссию приняты еще двое русских — полковник Тарасов и Истомин. Всего сейчас в миссии одного только Харбина служат 40 человек, главные из которых Касаткин и “Ванька-Каин”, или И.А. Михайлов, прозванный так эсерами за свое предательство их идеалов в годы Гражданской войны. Касаткин — тот самый, который при Колчаке был начальником военных сообщений и которого военно-полевой суд приговорил к расстрелу, а Колчак помиловал его под давлением Ставки, Андогского и Генерального штаба». «Дела для этих 40 человек почти никакого, да и в самом деле — что делать? — продолжал Ильин, — Какая же цель держать всех этих людей? Оказывается это будущие “кадры” для Дальнего Востока, который должен быть освобожден от большевиков!!! Все эти Михайловы, Касаткины, Дубинины, Грассе и т.д. — будут министрами, губернаторами, генералами — точь-в-точь как в МаньчжоуДи-Го китайцы Ли-Шао-Чены, Чжан-Хуан-Сяны и т.д. и пляшут под японскую дудку….».